БСФ. Том 5. Антология фантастических рассказов

Дюрренматт Фридрих

— Меня зовут, — ответил я, — Оскар Венсан.

— Мммдаа… ладно… Все-таки, если это не обидит тебя, я по-прежнему буду обращаться к тебе «о друг». Я хотел только сказать, что твои представления о путешествии во времени совершенно инфантильны. Слушай же.

Мы сидели друг против друга в атмосфере вечернего Монпарнаса, обвеваемые нежным ветерком. Я настолько был увлечен рассказом бадарийца, что совсем забыл о еде. Было девять часов. В бутылках ничего не оставалось. Я хотел заказать новые, когда маленький человек в очках поднялся с места и, к моему глубочайшему изумлению, обратился к нам по-латыни.

— О граждане, — сказал он, — простите, что я нарушаю вашу беседу. Не обвиняйте меня в нескромности за

то, что я слушал ваш разговор. Твои манеры меня поразили, о предок, едва только я увидел тебя. Я не мог не прислушаться к твоим словам. Они настолько взволновали меня, что я не удержался и слушал до конца. Не проклинайте же меня, но возблагодарите случай, который сделал возможной эту встречу, возблагодарите непостижимую привязанность людей к прошлому, которая побуждает изучать в школах латынь даже в наши дни… Но что там! Я должен сказать в мои дни, ибо, о благородные незнакомцы, мы с вами люди разных эпох. Насколько бы чудесным вам это ни показалось, знайте же, друзья, что перед вами еще один путешественник во времени. Но я прибыл сюда из далекого будущего. Ни одному из вас невдомек мое существование, ибо, да будет известно тебе, парижанин, и тебе, бадариец, я должен родиться только через десять-двенадцать тысяч лет; я не могу сказать точнее, ибо, как и ты, о мой предок Амун, я приземлился в этой эпохе случайно, после того как установил, что не смогу сразу преодолеть протяженность в двести веков, на которую был установлен мой механизм, и должен сделать промежуточную остановку.

Друзья, перед вами доктор Джинг-Джонг, один из прославленных ученых республики Перголия… но, увы, вам ничего не известно о Перголезской республике, потому что страна, которая станет свидетелем моего блистательного успеха, пока еще скрыта под океаном, именуемым в твое время, о парижанин, Тихим. Знайте же, что мне поручено… я хотел сказать: мне будет поручено Перголезской академией предпринять научное путешествие в прошлое, используя наше последнее достижение — машину времени. Длительность путешествия будет установлена в двести веков земного времени. По моим расчетам, я должен достигнуть замечательной бадарийской эпохи, с которой нас познакомила наша наука. Незначительное обстоятельство вынудило меня сделать здесь промежуточную посадку. Но я счастлив, ибо это позволило мне сразу же познакомиться с двумя различными эпохами.

Я прибыл сюда пять дней назад по твоему времени, парижанин. Я обменял свою одежду на другую, которая здесь не бросается в глаза. А вот моя машина.

Он показал овальный предмет, похожий на тот, что я видел у Амуна.

— О божественный Джинг-Джонг, — начал я.

Но я вынужден был остановиться, настолько я был потрясен. Я сделал знак гарсону и показал перголезцу место за нашим столом; моих сил хватило ровно настолько, чтобы спросить его, что он предпочитает выпить. Он ответил, что напиток, именуемый коньяк, во всех отношениях его удовлетворяет.

— Он напоминает мне, — добавил он, — напиток, который у себя дома я пью постоянно… Я хотел сказать: буду пить. В самом деле, я еще не привык к жизни за десять тысяч лет до своей эпохи, и я прошу у вас прощения за путаницу, которую вношу из-за этого в разговор… Если ты позволишь, я хотел бы коньяк и немножко газированной воды.

Я заказал бутылку коньяку и сифон газированной воды и принялся разглядывать нового знакомца. Он был маленького роста, совершенно лыс и одет в аккуратный черный сюртук. Глаза его горели дьявольским огнем, и мое внимание, несомненно, привлек бы его череп необыкновенной величины, если бы не бадариец. После появления маленького человека он еще не произнес ни слова. Казалось, он недоволен.

Одним глотком я выпил стакан коньяку и немножко пришел в себя.

— Господа, — начал я, — …прошу прощения, джентльмены… Я хочу сказать: о ученейшие! Ты, знаменитейший из бадарийцев, и ты, который своей славой затмил… затмишь самых прославленных перголезцев! Этот вечер ознаменован величайшим событием в моей жизни, и я благодарю провидение

за то, что оно позволило мне стать свидетелем настоящих чудес. Я чувствую себя недостойным и, краснея от стыда, склоняюсь перед твоей необычайной мудростью, Амун-Ка-Зайлат, и мудростью, которая достанется в удел тебе, Джинг-Джонг. Но сжальтесь над непросвещенностью этого века, который, как я замечаю, является чем-то вроде мрачного средневековья. Я заклинаю вас дать мне некоторые разъяснения. Ведь со дня твоей смерти, бадариец, живший восемь тысяч лет назад, прошло по меньшей мере семьдесят девять веков. Как же ты можешь находиться здесь, перед моими глазами?

— Я постараюсь удовлетворить твое любопытство, но вопросы, которые ты задаешь, свидетельствуют о твоем крайнем простодушии. Позволь же мне начать сначала, что я и собирался сделать, когда нас прервал перголезский ученый… и ты, мой прапраправнук, выслушай мой рассказ, после чего я буду счастлив выслушать твой.

Доктор Джинг-Джонг кивнул в знак согласия, после чего бадариец продолжал:

— Уже несколько десятков лет назад нашими учеными была установлена теоретическая возможность ускоренного перемещения во времени. Один из наших ученых доказал, что время не является однородным и что для индивидуумов, находящихся в разных системах, скорость его относительна и определяется самой системой… Но скажи мне, парижанин, достаточно ли ясно я выражаюсь?

— Продолжай, эта теория мне знакома. Один из наших ученых сделал аналогичное открытие.

— Итак, возможность (повторяю, теоретическая) жить во времени, отличном от земного, была признана; но для ее осуществления требовалось достигнуть скорости, близкой к скорости света. Я приведу пример, который ты сможешь понять; его всегда приводят нашим школьникам. Если путешественник отправится с нашей планеты со скоростью в двести девяносто девять тысяч девятьсот восемьдесят пять километров в секунду и пробудет в путешествии два года, то к его возвращению на Земле пройдет двести лет…

— Мне это известно, — сказал я, гордясь своими познаниями. — Профессор Ланжевен прославился…

— Прекрасно. Но не перебивай меня. Теперь я расскажу тебе о том, чего ты не знаешь.

Эта истина оставалась чисто теоретической до того дня, когда был открыт до смешного простой способ, дающий возможность человеческому телу без всякого вреда двигаться со скоростью, близкой к скорости света. С тех пор путешествие во времени — правда, только в определенном направлении — стало практически осуществимым. Мы научились посылать своих гонцов в последующие эпохи. Достаточно для этого забросить их в пространство и, едва они достигнут необходимой скорости, немедленно вернуть их на Землю. Я выражаюсь весьма схематически. На самом деле такой путешественник сразу же выпадает из-под нашего контроля, поскольку он оказывается в другом времени. Поэтому мы даем ему точные предварительные инструкции и заранее подвергаем специальному обучению.

Десять человек были таким образом «запущены», и совсем недавно возвратился первый из них. Его маршрут был рассчитан таким образом, чтобы на Землю, он вернулся через двадцать пять лет нашего времени, то есть через несколько секунд своего собственного. Он чувствует себя отлично и был очень удивлен, когда оказалось, что он с сыном теперь одного возраста. Что до остальных, то мы пока ничего не знаем о их судьбе.

В самом деле, если ты внимательно следил за мной, то наверняка заметил, что наши первые опыты страдали от одного существенного недостатка. Наши посланцы могли достигнуть какой угодно эпохи земного времени, но возвратиться оттуда они бы не смогли. Изобретение оставалось несовершенным. Наш посланец мог пользоваться благами прогресса, достигнутого человечеством за время его путешествия, но поделиться с нами своими знаниями он не смог бы до тех пор, пока… мы не встретились бы с ним, прожив определенное время и достигнув тех же самых знаний. Такое положение нас не устраивало. И вот самые изобретательные умы Бадари принялись за разрешение этой проблемы.