Будь честным всегда

Мориц Жигмонд

Стена, где висели пальто, была обтянута зеленым сукном и украшена оленьими рогами и саблями.

Когда они вернулись в комнату, матери Орци там уже не было.

— Будь добр, садись.

У Орци была отвратительная манера разговаривать: «будь добр» и тому подобное…

Пришлось сесть.

— Ты здесь делаешь уроки? — спросил Миши.

— Да, это моя комната.

Это тоже рассердило Миши: «моя комната»! Почему это его комната? Он, что ли, ее строил?

— Вот мои книги, здесь игры, а там — спортивные принадлежности.

Но

маленький Нилаш ничего не мог разглядеть, свет проникал только из соседней комнаты, и было довольно темно.

Посмотрев вверх, Миши страшно удивился: он думал, что такие высокие потолки бывают только в коллегии. У них дома потолки такие низкие, что если отец слишком сильно взмахнет топором, то обухом задевает балку. А до главной балки даже Миши может дотянуться рукой. Неплохо было бы, конечно, иметь потолки повыше, ведь отец зимой всегда делает полозья для саней дома и щепки так летят во все стороны, что мама вскрикивает: «Лампа! Лампа!» А отец, разозлившись, бывало, так гаркнет, что весь дом дрожит: «Надоела мне эта проклятая лампа! Разобьется так разобьется! Найдется еще в лавке!..»

Но Миши ни за что на свете не решился бы здесь об этом рассказать. Кажется, заикнись он только, как тут же попадет в страшно неловкое положение.

Они и подозревать не должны, что его отец делает полозья в доме, хотя это так здорово, так красиво: у свежих стружек такой приятный запах, с ними можно играть прямо на полу, а здесь все такое хрупкое, с братишками и не поиграешь!

— У тебя есть брат? — спросил он Орци.

— Старший, — рассеянно ответил тот и положил на стол кипу книжек.

Все они были в красных обложках и назывались «Маленький журнал». Орци тут же открыл один из них и показал сочинение, написанное им самим, под заглавием «Летние радости». В нем рассказывалось, как во время летних каникул Орци в отцовском поместье катался верхом на лошади и была у него собака по кличке Гектор, которая доставила ему больше всего радости.

Широко раскрыв глаза, Миши с завистью смотрел на журнал, сердце его бешено колотилось.

— Это ты написал?

— Я!

— Сам?

— Конечно.

— Ей богу?

— Да.

Нилаш задумался: у Орци по словесности была четверка, как же тогда это возможно?

— Поклянись!

— Клянусь!

Значит, все-таки сам написал.

Миши перечитывал снова и снова: «Вильмош Орци», «Вильмош Орци», «Вильмош Орци».

Он разглядывал шрифт и повторял про себя: «Вильмош Орци». Господи, а что, если перевернуть страницу, и там будет «Михай Нилаш»!..

Его это так ошеломило, что он ни о чем другом не мог думать.

Ведь еще в сентябре, во время распродажи в седьмой комнате, он купил несколько тетрадок для записей и сделал из них книгу, в которую переписал «Простодушного крестьянина» и много других стихотворений, переписал нарочно мелким почерком, чтобы побольше уместилось… Но написать

«Летние радости», да еще издать в журнале… И тут еще эта подпись: «Вильмош Орци»…

У него просто в голове не укладывалось, что он видит в журнале то, что написал Орци, и его «Летние радости» он мог бы переписать в свою тетрадку точно так же, как «Поклялся король…» Шандора Петёфи.

— Я получил за это альбом, — сказал Орци, заметив, как заинтересовался маленький Нилаш.

И он принес большую роскошную книгу, красную с золотом. В ящике у Миши было несколько репродукций из точно такой же. В ней вся история Венгрии, все короли, герои, вельможи… И это было обидно: у него никогда не будет такой книги, никогда ему не заработать столько денег, чтобы ее купить.

Миши поглядывал то на подпись в журнале, то на толстую королевскую книгу.

— Бебуци! — послышался женский голос из соседней комнаты.

— Пойдем, Нилаш, мама зовет, — тихо позвал Орци.

Нилаш словно очнулся от сна.

Они вошли в другую комнату — там сидела красивая белокурая мама.

— Миши Нилаш, — представил его Орци.

Миши замер в этом море света. Солнце светило ему прямо в глаза. Он удивленно смотрел на мать Орци — она уже сидела не за шахматами, а за маленьким столиком у окна, она была красива, как фея, с такими же, как у Орци, светлыми волосами. И только потом, уже гораздо позднее, Миши подумал, что надо было поцеловать ей руку.

— Значит, это ты Мишика Нилаш?

Голос ее звучал нежно, как у певчей птички. У его матери голос тоже высокий и чистый, особенно когда она поет. Только волосы у мамы черные и такие густые, что, когда она их расчесывает, закрывают целиком ее лицо и плечи.

— Так ты дружишь с моим сыном?

Миши смущенно улыбнулся, — а он и не знал, что они с Орци дружат.

— Мы сидим за одной партой. Он первый ученик, я — второй.

Женщина рассмеялась, но как-то странно: сначала посмотрела совершенно серьезно, потом широко раскрыла глаза и вдруг неожиданно засмеялась.

Видимо, она не знала, что бы еще такое сказать Миши.

— Ты любишь моего сына? — спросила она наконец.

Нилаш посмотрел на Орци: любит ли? И так как он ничего не ответил, женщина опять спросила:

— А деретесь вы часто?

От неожиданности Миши вытаращил глаза: как можно было такое спрашивать, ведь он никогда еще ни с кем не дрался! Наверняка она приняла его за кого-то другого.

А какое на ней было платье! Его мать всем девушкам и молодым женщинам их деревни шила красивые фартуки, а парням жилеты, но такого платья Миши еще никогда не видел: эта женщина была для него точно живая картина…