Будь моей мамой. Искалеченное детство
Шрифт:
Вернувшись в ванную, я увидела, как Джоди смотрит в зеркало и корчит гримасы, но не от боли. Она словно пыталась стать как можно уродливее и кривила лицо так и сяк, обнажая зубы в зловещей ухмылке. Я оторвала наклейку на пластыре, залепила порез, после чего отмыла ей лицо и шею. Теплой водой с мылом я вымыла свои руки, слишком поздно вспомнив, что, обрабатывая раны, нужно надевать перчатки, чтобы не допустить инфекции. В панике и спешке я об этом забыла.
Только когда Джоди, чистая и сухая, снова была в порядке, я
— Все хорошо, Джоди, — успокоила я. — Пойдем назад в кровать.
Она по-прежнему не отвечала. Я повела Джоди обратно, и тут из комнаты вышла Люси.
— Что такое, Кэти? — спросила она, едва разлепив глаза спросонья.
— Все нормально, не волнуйся. Завтра расскажу.
Она кивнула и поплелась спать.
В комнате Джоди одеяло было свалено на пол. Крови на нем не было, но сверху я заметила маленький нож.
— Откуда это у тебя? — Я старалась, чтобы в голосе не звучало обвинительных интонаций.
Наконец она заговорила:
— Это Хилари и Дэйва. — Она назвала имена ее предыдущих попечителей.
— Они знают, что он у тебя?
Она невнятно потрясла головой, как будто ее на чем-то поймали. Едва ли у меня получилось ее разговорить. Я была зла на попечителей, которые оставили нож в пределах досягаемости ребенка. Впрочем, это было объяснимо. Только по опыту я узнала, что, если оставить ребенка на кухне всего на несколько мгновений, это может обернуться крупными неприятностями.
Однажды у меня на попечении находился подросток со склонностью к членовредительству, но я никогда не слышала, чтобы такое встречалось среди детей младшего возраста. Если дома ребенок подвергался избиениям, он зачастую не любит собственное тело и безразличен к боли. Осознанное причинение себе боли вообще встречается не так часто, но и тогда остается прерогативой подростков. Впервые слышу, чтобы восьмилетний ребенок по доброй воле наносил себе рану. Это меня очень встревожило.
— Ты взяла у них еще что-то? — мягко спросила я.
Она отрицательно покачала головой, но я все же осмотрела комнату, после чего перестелила постель.
— Давай залезай. Поговорим об этом утром.
Она яростно замотала головой.
— Парк, — потребовала она. — Хочу в парк. Ты сказала.
— Сейчас середина ночи, Джоди. Пойдем в парк завтра. Никто не гуляет по парку в темноте. Он закрыт.
— Открой!
— Не могу, у меня нет ключа… — До меня стала доходить абсурдность этого разговора. — Джоди, марш в постель и спи, пока ты не перебудила весь дом.
— Нет! Не хочу! — Она рванулась к двери.
Я слегка удержала ее за пояс и мягко развернула к себе:
— Ты же умница, ложись в постель, и я расскажу тебе сказку. А утром пойдем в парк. Когда будет светло.
Она сначала попыталась вырваться, но потом дернулась обратно к кровати и улеглась. Я натянула одеяло ей до самого носа и смотрела
— Джоди, у тебя, наверное, очень плохо на душе, если ты решилась порезать себя. Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Но ее глаза уже закрывались под тяжестью сна.
— Сказку, — пролепетала она. — Ты паасенка.
— Хорошо. — Продолжая поглаживать ее лоб, я начала рассказывать «Три поросенка» — сказку, которую знала наизусть. Глаза девочки закрылись, и она засопела. Я поцеловала ее в щеку, тихо вышла из комнаты и прикрыла дверь.
В пять часов меня разбудил страшный грохот. Я влезла в халат и тапки… и бросилась в комнату Джоди, плохо соображая оттого, что не выспалась. Я торопливо постучала и вопит:
— Джоди! Что ты делаешь?
Она уже встала и оделась. У нее в руках был футбольный мяч, а содержимое полок валялось на полу.
— Убери это, — сердито сказала я. — Ты не будешь играть здесь в мяч.
— Буду. — Защищая мяч, она крепко прижала его к груди.
Я подошла, чтобы забрать его, но Джоди только сильнее сжала руки. Я разозлилась на себя: должна же я понимать, что такой шаг только усилит оборону с ее стороны! Надо было менять тактику…
— Ладно, Джоди. Ты сейчас положишь мяч и вернешься в кровать. Если не сможешь заснуть, тихонько сиди, разглядывай книжки. Я скажу, когда пора вставать.
Ответа я не ждала, сразу вышла и закрыла дверь. Может быть, она, не имея возможности раздувать конфликт дальше, и сделает, как я велела. Я подождала, прислушиваясь. Комната погрузилась в тишину, а я вернулась к себе и улеглась под одеяло. Спустя пять минут послышалось, как открылась одна дверь, потом другая. В одной ночной рубашке я выбежала из спальни и увидела, что была открыта дверь в комнату Эдриана. Подбежав, я увидела, как Джоди пытается забраться к сыну в постель.
— Джоди, слезь, — закричала я. — Сюда нельзя!
Я стянула ее с кровати. Она была крупной и неподатливой — ноша практически неподъемная. Эдриан вздохнул и отвернулся. Я взяла ее под мышки и вынесла из комнаты. Она спрыгнула на пол, скрестила руки и скорчила гримасу. Вздохнув, я присела рядом с ней на колени:
— Джоди, ты не можешь оставаться здесь, солнышко. Возвращайся в свою комнату, и мы включим тебе телевизор. Все еще спят.
Она раздумывала над этим с минуту, потом встала на четвереньки и уползла к себе, громко стуча по половицам. Я проследила за ней, довольная, что хотя бы здесь удалось добиться согласия. Она села на полу в своей комнате, скрестила ноги и в ожидании уставилась на пустой экран. Я включила телевизор и пощелкала пультом. Даже для детских передач было слишком рано, но вот футбол ее вроде заинтересовал.