Будь со мною нежен
Шрифт:
– Нет, не знал. Ты вставил себе в голову мозг Эйнштейна? Из этого мог бы получиться классный фильм.
– Из всех комбинаций, – продолжал Гейдж, не обращая внимание на сарказм брата, – одна пришла мне на ум немедленно, но я не сказал Тру, а дал ей вполне невинную версию: «груженый вагон».
– А та, другая?
– «Негодяй побеждает». Я думаю, мой младший брат, что должен был это тебе сказать. – И он прошел мимо Харрисона, не сказав больше ни слова.
– Ты так считаешь? – крикнул вслед ему Харрисон, но Гейдж не ответил: скрылся
Все это странно. Действительно, странно.
– Пойдем, Эд. – Он открыл дверь, чувствуя себя странно по многим причинам, но вместе с тем лучше. Легче.
– Я думаю, мы в сумеречной зоне. [31]
Эд соскочил с качелей и направился в дом, высоко подняв хвост. Немного надо, чтобы сделать пса счастливым. Псы не испытывают угрызений совести, не высовываются и ничего не изображают на публике. Неудивительно поэтому, что сознание у них остается незамутненным.
31
Намек на одноименную песню «Iron Maiden». – Примеч. ред.
Харрисон поднимался по лестнице, думая об отце, который всю жизнь ловил креветок и ничего не видел впереди. Мать батрачила на чужих людей, и работа была настолько тяжелой, что кожа на руках у нее высохла, покраснела и потрескалась. Гейдж – великий молчальник – прятался от людей на деревьях, жил в своем мире, который построил из слов.
Дошла очередь и до самого Харрисона. Он всегда был раним, очень, но скрывал свою уязвимость за бравадой, рисуясь перед мальчишками. Потом, когда посадили отца, а мать заболела, он превратился в того парня, который ото всех держался в стороне и которому ни до чего не было дела.
За исключением игры на гитаре. Музыка не дала ему пустить жизнь под откос. Это была его судьба – музыка и воспоминания о Тру.
Каждый из Гемблов старался сделать все как можно лучше. И никого нельзя осуждать за то, что жизнь их семьи сложилась так, как сложилась.
Даже его.
Глаза защипало.
Харрисон не мог видеть эту необыкновенную луну из своей комнаты, но, лежа в постели добрых полтора часа, глядя в потолок и думая о Тру, вспомнил луну, что освещала Палм-Бич в ту памятную ночь. И та луна была необыкновенная…
Как и их необыкновенная любовь…
Он тихо рассмеялся. Сентиментально? Да. Но он писал песни о любви. Возможно потому, что любил сам? Может, ему просто нужно признать это? Он артист, не поденщик. И не винтик в гигантской машине по деланию миллионов, что требовалось его продюсерам.
Он не должен чувствовать себя виноватым, не заслуживающим успеха.
Харрисон закрыл глаза. Песни… откуда они берутся? Когда хорошо, они приходят сами, как лунный свет через окно.
Глава 27
В
«Все хорошо», – успокаивала она себя и снова закрывала глаза.
Но ее сердце… оно не желало успокаиваться. «Бум-бум-бум»… Сомкнув веки, она зарылась лицом в подушку.
В доме стояла мертвая тишина. И дышать становилось все труднее.
Что это, опять приступ паники? Нет, не сейчас. Тру справится с этим.
Оставаться в постели нельзя. Поэтому она встала и принялась ходить по комнате, стараясь дышать медленно, размеренно. Вдох-выдох, вдох-выдох… Она же приняла решение. Она выйдет замуж за Дабза – это необходимо сделать. Все сомнения позади. Плохие времена закончилась.
Но тогда почему ее сердце не хочет успокоиться?
Руки начали дрожать. И тогда Тру решила: ванна – вот что ей нужно! Отвлечься. Отвлечься любым способом. Сфокусировать внимание на чем-то одном… Так говорил доктор. Сфокусироваться на чем-то одном – например, на дыхании. Дышать медленно, размеренно, забыв обо всем остальном.
Стараясь не шуметь, она прошла в конец коридора, где размещалась ванная комната, которой они с Уизи пользовались, пока в их доме временно гостили мужчины. Войдя в ванную и ощущая дрожь во всем теле, она повернула кран и, не дожидаясь, пока наполнится ванна, легла в воду, не снимая одежды – тонкого топика и коротеньких шортов. Сжавшись в комочек, Тру подтянула колени к груди, чувствуя, как щиплет от слез глаза, дрожащей рукой налила в воду немного пены и безучастно уставилась на белоснежные хлопья, разраставшиеся вокруг нее.
«Успокойся, – говорила она себе. – Смотри на воду».
Тем временем теплая вода поднималась и обнимала ее, словно материнские руки.
Приступ паники, подбиравшийся к ней словно голодная акула, примерно после тридцати секунд… отступил.
Слава богу.
Тру выключила воду, легла на спину, расслабилась и закрыла глаза. Тишину нарушали лишь капли воды и тихое лопанье пузырьков. Сердце наконец успокоилось, дыхание пришло в норму, и сознание прояснилось, раскрылось тихо, как цветок, и родило лишь одну мысль: «Харрисон».
Он был рядом. В конце коридора. И это успокаивало ее, как ничто другое. Тру сняла майку и шорты, бросила на пол, но эти бархатистые пузырьки заставили ее осознать собственную наготу, и теплая вода, ласково омывавшая тело, напомнила о том, что Харрисон делал с ней в заливе. Ее колени раскрылись, голова безвольно отклонилась назад, и она предалась воспоминаниям…
Господи, она хотела его: хотела, чтобы он увидел ее такой, хотела, чтобы был сейчас здесь, с ней… Но он спит, не зная, что она совсем рядом и фантазирует о нем…