Будда баба Соня
Шрифт:
— Я не вертел. Мы просто с Витькой Матягиным поспорили, кто дольше прокосмонавтит.
— Это как это?
— Ну, крутишь изо всех сил башкой и кеглями, а руки — в сторону. Чтобы ни за что не держаться. Вот. Кто первый с парты чавкнется, тот не космонавт.
— Гм… Кегли — это, надо думать, ноги… И кто же первый «чавкнулся»?
— Никто. В одиннадцать часов Палкан и сказал…
— Это Павел Константинович?
— Ну да, Тюбик наш… Он сказал: «Сейчас приду, а вы рисуйте… эту… как её? В чём древние греки водку хранили».
— Амфору…
— Ага…
— Вино,
— Ну да. И вышел. А мы с Витькой начали на спор космонавтить.
— На что поспорили-то?
— На пендаль, как обычно.
— А что это такое?
— Кеглей по обратке.
— А обратка — это… А, понятно. Ну, дальше…
— Ну, вот мы космонавтили-космонавтили, а Палкан взял и быстро вернулся. Он обычно, когда уходит с урока в одиннадцать, он в магазин бегает за своим кефиром. Это минут на двадцать. А тут вдруг — раз и быстро пришёл. Очереди, наверное, не было. Вот. Витька заметил, как он вернулся, и перестал космонавтить, а я нет. А он так медленно-медленно и тихо-тихо сзади подошёл и стоит. Дышит кефиром своим, улыбается. Все ржут, а я… ну, и влепил мне двуху.
— Да, это очень подло с его стороны. Люди готовятся в космонавты, а им раз — и «двуху»… А как насчёт пендаля?
— Витька говорит, что пендаль отменяется из-за Палкана. А я считаю, что так не по правилам.
— Конечно, не по правилам! Ты честно космонавтил, как Гагарин с Титовым вместе взятые. Пострадал, можно сказать, за правду. Как же можно пендаль отменять? Никак нельзя!
— Вот и я говорю…
— За такое два пендаля полагается. Я твоему Витьке сама пендаль отвешу. Чтобы не обманывал моего Вовунчика.
Я опять смотрел на бабу Соню и не понимал, издевается она надо мной или действительно мне сочувствует. Баба Соня всегда была на моей стороне и хитренько поддакивала: всех, мол, «расструляю» за Вовунчика. А мне почему-то всегда было очень-очень стыдно. Так стыдно, что я стал стараться.
К четвёртому классу я стал почти хорошистом. К пятому — появились даже пятёрки. А когда вернулись из Алжира мои родители, в году у меня было четвёрок с пятёрками поровну. Но баба Соня не унималась. Помню, в седьмом классе приношу из школы сразу четыре пятёрки: по ботанике, алгебре, географии и труду. Сияю, как финик. А пятый урок у нас был физкультура.
— А что же физрук тебе не поставил пятёрку? — спрашивает баба Соня.
— Да я через коня не перепрыгнул. Обраткой задел. Ластик и говорит…
— Иван Иваныч…
— Ну да, Лысяй наш и говорит: тройку я тебе, так и быть, ставить не буду. В следующий раз перепрыгнешь без погрешностей, поставлю пять. Пожалел.
— Подумаешь, задел коня чуть-чуть… Ты же у меня Брумель. Мог бы этот твой Ластик сразу пятёрку поставить.
Когда вернулись родители, баба Соня стала жить отдельно, вернулась в свою маленькую однокомнатную квартирку. Я к ней, конечно, приезжал, навещал. Мне казалось, что регулярно. Но на самом деле по нескольку раз в год, не чаще. Как известно, молодость эгоистична.
Когда началась бурная студенческая жизнь,
Университет я закончил в те времена, когда все помешались на деньгах. Я устроился в кооператив по репетиторству. В университете зарплата преподавателя была сто двадцать рублей, а в кооперативе за день, если работать часов десять, можно было заработать пятьсот. Ну, мы и жили в этом самом кооперативе, как современные китайско-таджикские гастарбайтеры. Переночуешь на сдвинутых партах, зубы почистишь — и до ночи долдонишь про «жи-ши». Так продолжалось пару месяцев. Однажды я справился с жадностью и вырвался на один вечер к бабе Соне. Привёз ей каких-то вкусностей, денег. Весь вечер сидел, хвалился и доказывал, что деньги — это главное.
Баба Соня мне, как водится, поддакивала, изумлялась суммам, которыми я «ворочал», а потом, когда я уже собрался уходить, сказала:
— Да, Вовунчик. Ты у меня Ротшильд. Молодец, мой золотенький. Только запомни, Вовунчик, деньги — говно.
Я прямо обалдел. Я и слов-то таких от неё никогда не слышал. А тут — на тебе: говно, и точка. Я чего-то стал возражать, кричать про «совковую бедность». Баба Соня опять стала мне поддакивать, хвалить новые времена:
— Хорошие сейчас времена, — говорила баба Соня, — очень хорошие, золотенький ты мой.
— Да! — орал я. — Да! Наконец-то люди стали свободными! Не то что раньше, теперь можно работать, зарабатывать и достойно жить!
— Правильно, Вовунчик, так держать!
— Деньги — это чеканная свобода! А человек должен быть свободным!
— Молодец, Вовунчик! Карл Маркс ты мой!
— Карл Маркс — придурок! — перешёл я на визг. — Он был против нормальных капиталистических отношений! Семьдесят лет люди в этой стране люди сходили с ума! А почему?!
— Атомка, — сказала баба Соня.
— Какая такая ещё «атомка»? — «чавкнулся» я со своих теоретических вершин. — Что за атомка?
— Запустили люди вокруг земли атомку, — как будто начала рассказывать сказку баба Соня. — Вот она теперь летает-летает и всех с толку и сбивает. Кто орёт «комунизьм!», кто орёт «деньги!», а всё это, Вовунчик — что?..
— Что?
— Говно.
— Ну ты, бабуль, совсем уже…
— Я, да, золотенький мой, я — совсем. Старенькая и глупая. А у тебя всё впереди, Вовунчик ты мой… Ты там, когда из подъезда будешь выходить, осторожно, смотри не споткнись. Там лампочка разбита.
— Вот они — совки! Только бы им лампочки бить…
— Ну да, ну да… Мальчишки шалят. Это всё Серёжка. Помнишь Серёжку-то?
У бабы Сони во всём всегда был виноват «шалун» Серёжка. Уже лет десять-пятнадцать. Несмотря на то, что Серёжка уже пять лет как отслужил в армии и стал папой двойни.
В подъезде я, разумеется, забыл о предупреждении бабы Сони, оступился на тёмной лестнице и разорвал куртку о раскрытую дверцу почтового ящика. Только тут я вспомнил, что баба Соня уже год как почти не выходила на улицу. Откуда она знала про лампочку?