Будешь моей, детка
Шрифт:
— Конечно, она поймет, — резко перебивает его мама. — Что важнее: учеба или брат? Мне кажется, выбор тут очевиден.
Я машинально хватаю тарелку, стоявшую у мойки, но руки так сильно трясутся, что она выскальзывает и летит на пол. Звон, осколки по всей кухне.
— Криворукая, — привычно ругается мама. — Собирай, пока никто не наступил!
Но я не двигаюсь с места.
— Это были мои деньги, — тихо говорю я. — Вы не имели права их брать, не спросив меня.
— Это деньги моей матери! — срывается мама. — И они такие же твои, как и мои! Кто виноват, что она сдвинулась перед смертью и оставила все тебе! На твою блажь!
— Это не блажь. Это
— Нам не по карману твое образование, — мама сама начинает собирать осколки, голос ее звучит зло и одновременно виновато. — Нет, чтобы учиться, как все. Могла со своей медалью хоть куда бесплатно поступить! Хоть в пед, хоть в мед. Но нет, это ж все недостаточно хорошо для нашей принцессы! Тоже мне, вообразила о себе невесть что! Поперлась куда-то, где одни олигархи учатся и где такие сумасшедшие деньги платить надо. Я думала, хоть парня там себе богатого найдешь и перестанешь на нашей шее сидеть, но нет. Хотя правильно: кто на тебя посмотрит, когда ты из книжек своих носа не высовываешь?
— Сколько он проиграл? — говорю я мертвым голосом. Мамины слова проходят будто сквозь меня, не задевая. Это все сейчас неважно. Важно понять, сколько осталось на счету денег. Может, если взять кредит и добавить к оставшейся сумме, то хватит хотя бы на семестр, а потом…
— Три миллиона двести, — говорит до этого молчавший папа. И у меня земля уходит из-под ног.
Я понимаю: это конец. Они выгребли мой счет дочиста. Да еще и своих денег пришлось добавить — не из воздуха же они взяли эти двести тысяч. Наверное, это те, что откладывали на отпуск в Турции, в которую мама давно уже мечтала съездить.
— Вы не имели права трогать мои деньги, — повторяю я сухими, непослушными губами. В висок долбит так, как будто там работает маленький отбойный молоток. — Почему косячит Сережа, а расплачиваюсь всегда я?
— Поговори еще мне тут! — взвивается мама, швыряя собранные осколки в мусорное ведро. Прямо вместе с совком. — Мальчик в беде, ему грозила тюрьма, понимаешь? А ты думаешь только о себе! Эгоистка! Тебе не кажется, что иногда надо задвинуть свои интересы ради близких?
— А тебе не кажется, что тебе стоило строже его воспитывать и не позволять все на свете? — вырывается из меня то, что я сейчас думаю.
И тут же резкая боль обжигает щеку. Мама стоит напротив меня красная, взъерошенная и потирает ладонь.
— Неблагодарная тварь! — выплевывает она мне в лицо.
Папа ничего не говорит и утыкается в кружку с чаем, давно уже пустую.
Я разворачиваюсь и молча ухожу к себе.
В коридоре сталкиваюсь с выходящим из туалета Сережкой. Он по моему взгляду понимает, что я все знаю, и неловко пожимает плечами.
— Эта…ну… прости, Оль. Мне короче жаль, что так получилось.
Я думала, что когда увижу его, задушу голыми руками. Но сейчас смотрю в виноватые глаза, которые уже давно находятся выше моих, и против воли вспоминаю, какой он был хорошенький в детстве. Пухлые щечки, вечно красные от диатеза, удивленно распахнутые голубые глазки и забавный деловой вид. Он был веселый, ласковый малыш и не скупился на слюнявые детские поцелуи и обнимашки, которые постоянно мне доставались как любимой старшей сестре. «Ойюша», — лепетал он, старательно выговаривая мое имя. — «Люлю Ойюшу».
Вроде у нас всего два года разницы, а я всегда ощущала себя отчетливо старше. И сейчас, как старшая, не могу злиться на этого несчастного идиота. Хотя и надо бы.
Впрочем, виноват то, по большому счету, не он, а наши родители, которые ему всю жизнь только что в попу не дули. Они очень хотели
Папа так ждал сына, что, когда родилась я, ушел в трёхдневный запой. И вовсе не от счастья, как можно было подумать. И поэтому маме пришлось в срочном порядке рожать второго. Ей повезло, что на этот раз удача им улыбнулась и у них получился мальчик, а то так и рожала бы до победного.
Так что у нас в семье не стоял вопрос, кто тут самый любимый ребенок. Это было ясно сразу: не я. У Сережи всегда было все самое лучшее, его не ругали, не напрягали, не загружали делами по дому. Зато я и готовила, и убиралась. Причем в его комнате тоже. Потому что он ведь мальчик! Ему такое по статусу не положено!
А еще он всегда получал то, что хотел. Игрушку, модные кроссовки, мою шоколадку (у Оли вкуснее, я хочу как у нее!). Список можно было продолжать бесконечно. А сейчас он получил и то единственное, что было для меня важно — бабушкино наследство и мой шанс на другую жизнь. Шанс выбраться из бедности и режима постоянной экономии, шанс уехать в другую страну, шанс стать действительно классным специалистом…
— Как можно было проиграть столько денег? — спрашиваю я вместо того, чтобы ругать Сережу.
— Это ж не за один раз, — невесело ухмыляется он. — Сначала я играл только в слоты — этот как игровой автомат, только онлайн и с кнопкой вместо рычага. Играл на карманные и выигрывал. Можно было поставить пятьсот рублей, а выиграть три тыщи. Я так насобирал почти шестьдесят косарей, но слил все на повышенных ставках. Потом ушел в жёсткий минус и пытался отыграться. У друзей занимал, у родителей брал — говорил, что надо в колледже сдать на поездку или вещи надо купить. Набрал вместе с займами семьсот, поставил повышенную… Ну и вот. Не отыгрался.
— Играл ты, а жизнь поломалась у меня, — говорю я тихо, надеясь, что он хотя бы немного поймет масштаб того, что натворил. Но Сережка только закатывает глаза, сразу становясь очень похожим на маму:
— Бля, Оль, ну ты драму квин-то тоже из себя не строй! Чо там поломалось-то у тебя, а? Ну в другой универ пойдешь. Ты ж с мозгами, тебя возьмут хоть куда.
— Мне не надо хоть куда, — говорю я ровно, смотрю в его лицо и вижу: он не понимает. И, наверное, никогда не поймет.
Так что я просто иду в свою комнату и, только закрыв за собой дверь, вспоминаю, что так и не поела. И вот вроде бы это сейчас меньшая из моих проблем, но становится так обидно! Желудок подводит от голода, особенно при мысли о вкусной котлетке с поджаристой корочкой и воздушном картофельном пюре. Есть хочется ужасно, я, видимо, не из тех людей, у кого переживания отбивают аппетит. Но как бы я ни была голодна, на кухню я сейчас не пойду. Я не готова видеть родителей. Я слишком зла и боюсь, что скажу им еще что-то такое, после чего меня вообще из дома выгонят. А на улице сейчас оказаться совсем не вариант.
Пиликает входящим сообщением телефон, я без всякой задней мысли беру его, открываю — и вздрагиваю, едва сдерживая крик, словно увидела не буквы, а огромного тарантула.
Страх липко ползет по позвоночнику, пока я уже в третий, наверное, раз перечитываю это сообщение. Номер у меня не записан, но на аватарке у отправителя алый Феррари. Такой есть только у Соболевского. Это все равно, что он бы свою фотку туда поставил. Узнавание моментальное.
«завтра утром за тобой заеду, детка. Поедешь со мной на пары. И в твоих интересах меня дождаться, поняла? Спокойной ночи»