Будешь моей мамой
Шрифт:
Ольга опять пошевелила пальцами бумажки в кармане и уцепила одну. Вынула — сто рублей, наши родимые. Значит, судьба. Она наклонилась, вложила в ладонь старушки деньги и слегка сжала ее прохладные узловатые пальцы:
— На сегодня тебе хватит. Нечего тут сидеть, в духоте такой.
Ольга повернулась и пошла к входу, но тут старушка всполошилась и поднялась с ящика:
— Девонька! Постой-ка… Ты мне чего дала-то? Видела?
Ольга оглянулась. Старушка семенила за ней, размахивая сотенной бумажкой и испуганно тараща тоскливые глаза. Ольга остановилась, испытывая мучительное
— У меня еще осталось. В десять раз больше. — Ольга старалась не заплакать. — Ты бы, мать, деньги спрятала. Мало ли кто мимо ходит.
— Мимо люди ходят, — рассеянно возразила старушка, все так же протягивая руку с зажатыми в кулаке деньгами. — Девонька, а ты ведь меня обманула, да?
— Что?! — Нет, этот день закончится в дурдоме.
— Нету у тебя больше денег-то, ты мне последние отдала, — тихо, но уверенно заявила старушка.
Ольга сгребла оставшиеся в кармане бумажки в кулак, вытащила и показала старушке. Кроме ста долларов там оказались еще несколько рублевых десяток и талончик на автобус.
— Вон у меня сколько, полный карман. — Ольга вынула из кучи долларовую сотню, спрятала ее, а рублевые десятки протянула старушке. — Вот, эти еще лишние остались.
— Бог с тобой, девонька. — Старушка отступила от нее, крестясь и суетливо пряча за пазуху сотенную. — Не надо мне больше, бог с тобой. Помоги тебе Христос.
Да, это бы не помешало, думала Ольга, направляясь к обувному отделу. Хотя с какой стати Христос должен помогать именно ей? Бабуся нуждается к помощи, похоже, куда больше. Уж не говоря об Анне Игоревне. Правда, у Чижика есть отец, и хотя он подозрительный тип, но девочку любит, к тому же имеет возможность дарить ей на день рождения пианино и кидать сотню долларов чужой тетке, которая накормила его ребенка всего-то ватрушкой… Подозрительный тип. Пусть Христос ему тоже как-нибудь поможет. Уберечься от конкурентов, рэкетиров, киллеров, уголовного розыска, налоговой полиции и всякого такого… Что там еще связано с новыми русскими? Пусть Христос поможет этому поганому крутому мену, чтобы Анне Игоревне полегче жилось.
Продавщица встретила ее как родную:
— Ой, как вы долго! А я туфли нашла, даже две пары. Такие подходящие, такие мягкие! Правда, совершенно разные, но обе пары светленькие, а одна — прямо на бал, шелковые, и каблучок небольшой, и такие дешевые, прямо удивительно! Я себе такие обязательно возьму.
— У вас обменный пункт есть? — спросила Ольга устало. — У меня рублей почти не осталось.
Продавщица глянула на поганую новоросовскую сотню и с готовностью предложила:
— А зачем менять? Я баксы и так возьму. И сдачу дам. Вам чек нужен?
— Нет. Чек мне не нужен. Мне туфли нужны.
Глава 4
Галка смотрела, как Ольга выгружает покупки из двух больших пластиковых пакетов, и хмурилась все больше и больше. Сырокопченая ветчина, полкило, не меньше. Так, сколько стоит? Пакет миндаля в шоколаде. Та-а-ак… Кулек апельсинов. Так-так. Копченая… семга!.. Банка шампиньонов. Банка зеленого горошка. Банка майонеза. Банка неизвестно
— Ты что, банк ограбила? — Галка с опаской заглянула в один, наполовину разгруженный, пакет и пощупала тугой бок другого, пока полностью забитого.
— Нет, — строго ответила Ольга, — не банк. Галка чертыхнулась сквозь зубы, подхватилась и пошлепала босыми ногами в «дальнюю комнату» — конуру, отгороженную от остального пространства сложной баррикадой из древних шкафов и буфетов. В «дальней комнате» у Галки стоял такой же древний комодик с секретным ящиком, где хранились особо ценные Галкины — а последние полгода и Ольгины — вещи: документы, фотографии тех, кого никак не забудешь, и тех, кого надо бы скорее забыть, деньги, когда они были, и три облигации областного жилищного займа. Эти три облигации, три метра будущей квартиры, — все, что осталось у Ольги от всего, что у нее было. Если, конечно, допустить, что у нее вообще что-нибудь было.
Галка пришлепала назад в кухню, держа эти самые облигации веером. Была она уже не такая хмурая, но зато сильно удивленная.
— Я думала, ты, как минимум, полметра продала, — растерянно произнесла она. — Даже обозлилась. Думаю, уж сколько натерпелись, и ничего, выкрутились. А тут, думаю, апельсинчиков ей захотелось… Ветчинки с конфеткой… Ну, извини. — Галка замолчала, с открытым ртом следя за тем, как Ольга вынимает из пакета две коробки с туфлями, помотала головой и нервно прокашлялась. — Значит, ты не банк ограбила? А кого?
— Частное лицо. — Ольга вынула последний сверток и понесла несъедобные покупки в комнату.
— Чайник поставила бы. Я индийского чая принесла. Настоящего.
— Чайник-то я поставлю. — Галка шлепала за ней, все так же растерянно держа перед собой веер из облигаций. — А ты мне хоть что-нибудь расскажешь?
Ольга ей кое-что рассказала. В общих чертах. Трудно было выкладывать Галке все подряд. Галка всегда пропускала мимо ушей то, что Ольга считала важным, и приматывалась с идиотскими расспросами о каких-то ерундовых мелочах, говорить о которых Ольге было неинтересно.
— Представляешь, — возмущалась Ольга, — от этого амбала алкоголем разит, а родной отец доверяет ему почти слепого ребенка! И они уходят, а он остается, и неизвестно, как он там с ней на лестнице, а он тут мне душу мотает, а что она там без него — ему начхать.
— А он брюнет или блондин? — перебила Галка, старательно слизывая майонезную кляксу с нового, только что подаренного халата.
— Кто? — Ольга чуть не подавилась миндалем и попыталась сориентироваться в Галкиной логике. — Ребенок? Это же девочка, я же тебе только что…
— Да ну тебя. — Галка снисходительно усмехнулась. — Ты, Оль, не обижайся, но ты все-таки придурочная. Про ребенка я все поняла. И все. И забудь. Ну в чем ты-то виновата? Зачем себя грызешь? Слушай, давай тебя полечим маленько, а?
— Отстань, — буркнула Ольга. — Налечилась я уже. На всю оставшуюся жизнь… Отец — брюнет, амбал — блондин. То есть почти рыжий, только без веснушек. Очень красивый.
— То-то, — удовлетворенно вздохнула Галка. — Тебе голову надо вымыть. В шляпе-то завтра не пойдешь. Ща я воду греть поставлю.