Будет День

Намор И. А.

— Так точно, товарищ Сталин. Мы полагаем, что это крайне важный источник и его следует поддерживать, усиливая уровень доверия сторон.

— Доверия… Вопрос доверия с этим… бароном… встаёт уже не в первый раз. Чем он ещё… недоволен?

— Катехизис передал с последней эстафетой требование прекратить его открыто разрабатывать, иначе, как он сам пишет: "столь грубые и дилетантские действия с вашей стороны неизбежно вызовут интерес ко мне со стороны гестапо".

"Понимаю… жалуешься на "соседей", товарищ командир корпуса. Так? Хорошо!"

— Но если не вы его разрабатываете… тогда кто? — "удивился" вслух.

— Мы — нет. У меня есть мнение, что об этом можно спросить товарища Москвина…

— Хорошо… Мы… поговорим с товарищем Москвиным… и с другими товарищами… поговорим тоже. Как учит нас история — доверие очень дорого стоит… и не следует начинать "дружбу"… с подозрений!

Сталин не стал продолжать, тем более фильм уже завершился.

— Спасибо,

товарищи… нам есть о чем подумать, — сказал он, прощаясь с военными разведчиками.

"Вышинскому, Пятницкому и Трилиссеру придется умерить… аппетиты. Это не их люди… пусть куда не надо не суются. Пусть занимаются… своим делом в первую очередь…"

— А… товарища Галатею… поблагодарите… хорошее кино…

Из приказа N… от… июня 1936 г.

…

Лейтенанту Ж. Буссе присвоить воинское звание старший лейтенант…

Глава 8. Калейдоскоп

Сказать по правде, Ицковичу нравилась эпоха, в которой волею судьбы он очутился. Для человека не стеснённого в средствах межвоенная Европа оказалась весьма уютным и приятным во всех отношениях местом. Впрочем, "имея деньги", и в каменном веке, наверное, можно совсем неплохо устроиться. Но если без шуток, то Олег вполне уже вжился в это время и в себя, любимого, каким он стал здесь и сейчас. Более того, если поначалу он и чувствовал некоторое раздражение, натягивая шёлковые кальсоны или пристегивая носки к носкодержателям, то свыкся с этим на удивление быстро. И теперь уже получал настоящее эстетическое, а порой и эротическое удовольствие, освобождая Кайзерину или Вильду от всех этих женских "штучек", какие в "своем времени" если и знал, то только понаслышке. Было в этом нечто, было! И то, что он находил, не только не мешало, но напротив, добавляло остроты в обыденность "личной жизни". А бикини… Да, бог с ними, с этими кусочками ткани. В конце концов, если совсем без них, то — разницы и нет.

Но вместе с тем, учитывая особенности их с "коллегами" занятий, отсутствие интернета, мобильных телефонов и телевидения, мягко говоря, напрягало. Чтобы просто сообщить друзьям, где ты и чем занят, приходится из кожи вон лезть, изобретая способы и средства. Однако, что можно изобрести, если и изобретать не из чего?

Путешествие по Баварии было прервано самым неожиданным образом. Второго апреля в регенсбургском отеле "Deutscher Kaiser" Олега догнала телеграмма от "дядюшки Вернера" и, позвонив "куда следует", Баст фон Шаунбург узнал, что уже завтра — то есть, почти сегодня — должен быть в Графенау, где в отеле "Kurcafe" его будет ждать один "старый знакомый". Старым знакомым оказался Людвиг Граф из мюнхенского управления СД, но самым удивительным оказалось другое. Вместо Европы "господина журналиста" Себастиана фон Шаунбурга посылали… в Судеты. И не просто в Судеты, "сотрудник" нескольких берлинских газет — вполне консервативных и совсем не партийных — отправлялся через границу нелегально в составе "партизанского отряда", во главе с неким Юргеном Крафтом, — мда… — но ведь и Баста в этом вояже звали Антоном Копфом. И потому, когда господин Копф взглянул в лицо господину Крафту, — рассмеялись оба.

— Здравствуйте, Отто, — протянул руку Баст.

— Здравствуйте, Себастиан, — улыбнулся, растягивая шрам на левой щеке, Отто Скорцени.

— Это ваш отряд? — поинтересовался Баст, сделав ударение на слове "ваш".

— Да, мой. Нас перебросили сюда прямо из тренировочного лагеря. Полагаю, наши земляки этому искренне рады, а вот чехи, пожалуй, скоро загрустят…

Вероятно, Скорцени был прав, но и чехов недооценивать не стоило. На дорогах блокпосты, в населенных пунктах комендантский час, а в горах самая настоящая резня. Пленных ни чешская армия, ни жандармерия принципиально не брали, но и немцы, что ушли в горы, тоже ведь не скауты. Те еще головорезы: успели кровушки пустить и чешской и еврейской в первые дни восстания. Тогда, в феврале, все казалось совсем не таким невозможным, как теперь, когда чехи рассеяли отряды фрайкора, выдавливая из населенных мест и уничтожая поодиночке в холодных, все еще покрытых снегом Судетах. А Баст фон Шаунбург продержался в горах целых десять дней, и одному богу, — а вернее, группенфюреру Гейдриху, — известно, за каким бесом его туда посылали. Ну не для того же, чтобы он написал две вшивые статейки о зверствах чешской солдатни, убивающей немецких детей и насилующей немецких девушек? Это Баст мог сделать не вылезая из постели, но вряд ли Гейдрих настолько ценил его перо. А с другой стороны, и не на смерть посылал, иначе тот же Скорцени просто не оставил бы Шаунбургу шансов. Тогда, для чего? Возможно, Рейнхард хотел, чтобы его человек понюхал пороха. Чистоплюи, играющие в шахматы европейской политики, ущербны по своей природе, сколько

бы умны они ни были. Ну что ж, предположение отнюдь не лишено оснований. Десять дней командировки на войну дорогого стоили, и Басту на этой войне не только по кустам прятаться пришлось. Олег уже начал забывать, как это бывает, когда пули над головой свистят. Вспомнил, и ему, надо сказать, не сильно понравилось. Но никуда не денешься. Пришлось и побегать, и пострелять, и самому раз-другой побывать мишенью. Так что, когда на одиннадцатый день одиссеи Баст — грязный, мокрый и смертельно усталый — пересек границу и, пробравшись через "баварский лес", вышел к деревне уже на немецкой земле, он был по горло сыт этим своим военным приключением.

А Гейдрих — Drecksau — не нашел нужным даже поговорить, передал новый приказ через порученца, и уже через три дня все еще кашляющий и сморкающийся Шаунбург сошел с трапа самолета в римском аэропорту. А потом была Венеция, Дубровник и Белград, и везде он делал что-то настолько непринципиальное, что оставалось только гадать, какая вожжа попала под хвост большому начальству. А оно — берлинское руководство — только раздавало приказы: налево, направо, шагом марш! Упасть, отжаться, продолжать движение в указанном направлении…

Побывал он и в Мадриде, да так неудачно, что впору всех испанцев по матери пустить. Но сделанного не воротишь: дон Эммануэле сам подставился и своего спутника умудрился — пусть и не по злобе душевной — засветить, показав коллективу "дорогих" русских товарищей, упорно изображавших из себя товарищей испанских. Узнать не могли, но фото-то сделали… Где и как аукнется эта незапланированная встреча? Но в Мадриде, надо сказать, он побывал впервые, и в Касабланке, Марселе и Неаполе — тоже, а вот в Берлин или Париж попасть никак не удавалось. Все время находились веские причины оставаться на месте или нестись куда-то еще — не туда. А время шло, и война в Чехословакии — если это все-таки была война — начала вроде бы сходить на нет. Во всяком случае, чем теплее становилось в долинах, и веселее журчала талая вода в горных реках и ручьях, тем меньше там — в Судетах — стреляли, но зато очень громко, на повышенных тонах, говорили политики. И повод серьезный. Полмиллиона беженцев это ведь не фунт изюма, особенно если это немцы, о страданиях которых и хотели бы, да не могут промолчать ни в Берлине, ни в Вене. А тут еще и закусившие удила чехи разоряются на всю Европу, весьма драматично демонстрируя свое негодование по поводу отсутствия лояльности у чешских немцев с одной стороны, и вмешательства во внутренние дела суверенного государства с другой. И кто бы это, спрашивается, мог быть — такой вредный? Уж, не те же ли немцы с австрийцами? И вывод напрашивается сам собой: "а давайте решим, наконец "немецкий вопрос!" При том не просто так решим, а "самым решительным образом". Раз и навсегда! Улавливаете, дамы и господа, куда ветер над Влтавой дует?

А в Европе, а в мире… Там, собственно, все как всегда. И коли уж, намылились "решать", значит, будем решать. "Немецким вопросом" занялась Лига Наций, на которую Берлин уже не первый год плевал отовсюду откуда мог, следовательно, и скорого решения ожидать не приходилось. Пока суд да дело, в Судетах оставалось введенное чехами еще в конце февраля военное положение, а в Германии — национальная истерия, и так уже доведенная до высокого градуса, — кипела едва не переливаясь через край. Но, увы, силовое решение проблемы никак не проходило. Неудача с ремилитаризацией Рейнской области и последовавшая за этим мобилизация французской и бельгийской армий показала опасность — пусть временную — бряцания отсутствующим оружием. Возможно, окажись чехи и немцы один на один, Гитлер бы решился, хотя чехословацкая армия образца 1936 года и была одной из лучших в Европе. Во всяком случае, по техническому оснащению наверняка. Однако не было печали так СССР неожиданно — или, напротив, вполне ожидаемо — занял в данном вопросе весьма жесткую позицию, и новое правительство Франции — в свете февральского покушения в Париже — подыграло русским. А лезть на рожон в такой ситуации не мог себе позволить никто, тем более лидер только-только встающей на ноги Германии. Нет, если рассуждать здраво, ничего еще, там, в Чехии, не кончилось. Возможно, все только начиналось, однако это была уже совсем другая — альтернативная, выражаясь языком будущего — история, и куда вывезет эта "кривая" — поди узнай!

А между тем, то, чем занимался Баст, на поверку оказалось еще одним оригинальным опытом. Штурмбанфюрер Шаунбург занимался "разжиганием войны". Возможно, Гейдрих совсем не зря послал его партизанить в Судеты, поскольку сразу после Чехословакии, выполнив несколько простеньких поручений шефа, Баст вплотную занялся подготовкой военного переворота в Испании. И оставалось надеяться, что редкие его сообщения, уходившие в "Париж, до востребования", дошли до адресатов, и друзья знают, где он и чем занят, а значит, и господин товарищ Штейнбрюк получил очередное заказное блюдо для ума. И хорошо, если так. Ведь думать не вредно?