Будет револьвер — будем путешествовать (сборник)
Шрифт:
Я вернулся в мыслях к завершению нашей партии в покер. Мы, все пятеро, сидели вокруг стола, сумма ставок уже намного превышала сто тысяч долларов, и примерно треть этой суммы лежала грудой против меня. Джейсон сидел справа от меня, Стоун и Хэнни — слева. Мне везло. Но я чувствовал, что это беспокоит только одного из партнеров — Фостера. Угловатое лицо Фостера хмурилось при каждом моем успехе, и он все мрачнее вглядывался в свои карты. К этому времени я уже имел о нем весьма полное представление. Удивительно, как много можно узнать о человеке, играя с ним в покер. Следя за ним уголком глаза, я увидел, как он поднял руку и тихонько подергал себя за
Всякий раз, когда Фостер бывал в затруднении, или когда его что-либо беспокоило, он бессознательно теребил мочку левого уха. Сейчас этот жест показывал, что дела его плохи. В данный момент в куче денег было десять тысяч. Я отсчитал десять тысяч и, бросив деньги на середину стола, сказал:
— Добавляю столько же. Для большего интереса.
Стоун почесал свой большой нос, потом он и Хэнни бросили свои карты на карты на середину стола.
Фостер сказал:
— Хотите все купить, а, Скотт? Черт, у меня ничего нет.
Он показал двух королей. Я начал сгребать деньги.
Фостер спросил:
— Шелл, вы все еще носите тот игрушечный револьвер?
Я похлопал себя по левой подмышке.
— А как же?! — Я посмотрел на деньги, лежащие на столе. — Ведь при мне будет сто тысяч, когда я уйду отсюда.
Он усмехнулся.
— Только если при помощи револьвера.
— С такими игроками, как вы, он мне не нужен. Сдавайте.
Он не стал сдавать. Он сказал:
— Да, везет вам в картах, что правда, то правда. Счастлив в картах, несчастлив в любви.
— Не всегда же.
— Всегда.
Он не улыбался. Он думал о Глории.
Фостеру я очень не нравился сегодня, да и в любой другой день тоже, может быть, он даже ненавидел меня. Мы оба видели Глорию Мелоуз весьма часто, но последнее время Фостеру не везло: уже с месяц как она проводила время только со мной. Никто не мог бы осудить Вика Фостера за то, что его возмущало такое переключение внимания со стороны Глории, потому что Глория — это прекрасное сновидение, которое остается с вами, когда вы просыпаетесь.
Глория Мелоуз — стройная и тоненькая, но с массой того, что называется сексапил, определяйте это как хотите, но она имела его в изобилии. Глаза глубокие и томные, как грех, губы выразительнее, чем у иной женщины вся ее внешность, мягкий хрипловатый смех, как у увертливого дьявола. Она играла на рояле и пела в ночном клубе в деловой части города, пела своим тихим голоском, от которого вы чувствовали, будто у вас по спине скользят белые пальцы, и который превратил обыкновенную поп-балладу в любовный шепот. Она обладала всем, что ей требовалось, и всем, что было нужно мне. Я — двадцатидевятилетний холостяк, но с Глорией чувствовал, будто становлюсь тридцатилетним папой. Может быть, я был в нее влюблен, в этом я еще не был уверен. Но насчет Вика Фостера я не сомневался. Он-то был в нее влюблен.
Стоун и Джейсон встали, сказали, что покера с них достаточно, и почти сразу же ушли. После трех сдач Фостер тоже сказал «хватит», потом подошел к окну, якобы для того, чтобы подышать свежим воздухом. Через минуту он отошел и остановился у меня за спиной. Я смотрел на Хэнни, когда это все случилось.
Хэнни не выказал никакого удивления, просто посмотрел поверх моей головы и снова опустил глаза — вот и все. Но то, что произошло несколько секунд спустя, должно быть очень удивило его.
Лежа в парке под газетой, наброшенной на лицо, я пытался вспомнить, почувствовал ли я тогда боль от удара. Теперь-то я хорошо знал, где мне больно.
Из парка
В номере я включил радио и подошел к окну. Прямо напротив через улицу было окно номера 612 в «Рэлей». Мне виден был тот неудобный стул, на котором я сидел перед тем, как лишился сознания. Радио возбужденно передавало что-то, звучавшее как последние известия. Я уловил слова «Шелл Скотт».
Ваше собственное имя неминуемо привлечет ваше внимание, но особенно, если первое имя — Шелл, и вам бы хотелось держать его в секрете. Очевидно, я включил радио после описания сцены убийства, но диктор перешел к характеристике убийцы и представил меня весьма выразительно, включая эпитеты «вооружен и опасен». Потом последовала интересная информация. Вик Фостер, судья Джейсон и Берт Стоун рассказали полиции, что они, вместе с Хэнни Хастингсом и Шеллом Скоттом сыграли очень приятную и «дружественную» партию в покер, после чего они трое ушли, оставив Шелла Скотта наедине с Хэнни Хастингсом. И это все, что они знают. Но в этом они готовы присягнуть, охотно и добровольно, как добрые честные граждане, заинтересованные в сохранении законности и порядка.
Для полиции и для среднего гражданина свидетельство этих троих выдающихся граждан прозвучит как истинная правда, но все, что я скажу, будет воспринято как естественная попытка убийцы выгородить себя и свалить вину на других.
Это был хитро задуманный план, они подстроили все достаточно убедительно. Но у меня оставался один козырь: я был жив и свободен, на что эти бродяги не рассчитывали. Из своего номера я позвонил каждому из трех домой и на работу, но нигде никто не ответил. Ну и черт с ними. Надо было спешить. Я вышел из отеля, поймал такси, доехал до Энн-Стрит, пересел в другое такси и отпустил его за три квартала до дома, где жила Глория — на тихой, обсаженной деревьями, Пеппер-Стрит. Мне открыла Глория. Уже почти смеркалось, и она была одета, собираясь на работу. На ней было нарядное платье, короткое и стимулирующее, как выстрел в лоб, и прозрачное, как мартини, с плавающими в нем двумя оливками. Мой приход ее не удивил, но вид у нее был несколько встревоженный.
Приблизившись ко мне вплотную, она заглянула мне в лицо.
— Шелл, дорогой мой, я надеялась, что ты придешь. Я все слышала по радио. Ведь ты не...
— Нет, детка. Я не убивал. Ты одна?
Она кивнула, притянула меня к себе и буквально закрыла мною дверь, приперев меня к ней спиной.
— Шелл, дорогой, я знала, что это не ты... но как это случилось...
— Об этом потом. Меня ищут почти все полицейские в городе. Некогда объяснять. Ах, детка, нет, для ЭТОГО тоже нет времени. — Я оттолкнул ее от себя, и мы сели, потом я сказал: — Глория, мне крепко пришили это убийство, а орудовал Фостер. В городе никто не знал лучше его, чем ты. Вот почему я здесь, правда, ненадолго. Если у тебя есть хоть какая-нибудь идея, почему Фостер и его дружки убили Хэнни и теперь пытаются повесить это на меня — а именно это и случилось — то скажи мне. Я должен выбраться из этой ямы и должен найти Фостера.