Будет скафандр – будут и путешествия
Шрифт:
Прежде всего я показал профессору Рейсфелду маяки:
– Мы теперь включены в участок Материни. Она велела пользоваться маяками в случае нужды. Материня будет находиться поблизости, не более, чем в тысяче световых лет от нас. Но она услышит наш зов даже если окажется далеко.
– Вот как, – профессор посмотрел на мой маяк. Он был намного аккуратнее и меньше размером, чем тот, который Материня тайком смастерила на Плутоне. – Может, осмелимся разобрать его?
– Он содержит огромный заряд энергии. Взорвется еще, чего
– Да, весьма вероятно, – профессор с сожалением протянул маяк мне обратно.
Объяснить, что такое «счастливые штучки» невозможно. Они похожи на маленькие абстрактные скульптурки, которые следует воспринимать не только зрительно, но и осязательно. Моя казалась обсидиановой, но была теплой и мягкой. Крошкина больше походила на нефрит. Для получения желаемого (и желанного) эффекта следует приложить ее к голове. Я дал свою профессору Рейсфелду, и на лице его появилось благоговейное выражение. Я знал, какой эффект они производят: любовь и ласка Материни окружают тебя, тебе тепло, ты ничего не боишься и чувствуешь себя понятым.
– Она любит тебя, – сказал профессор. – Эта «штучка» предназначалась не для меня. Извини.
– О нет, она любит и вас тоже.
– Что?
– Она любит всех маленьких пушистых беспомощных щенков. Потому-то она и Материня.
Я даже не понял, как это сорвалось у меня с языка, но профессор не обиделся.
– Так ты говоришь, она сотрудник полиции?
– Скорее – детской комнаты. С ее точки зрения мы живем в трущобном районе, отсталом и весьма опасном. Иногда ей приходится прибегать к мерам, которые ей не по вкусу. Но она – хороший работник, а кто-то ведь должен выполнять и неприятные обязанности. Она не увиливает от исполнения своего долга.
– Да, она увиливать не будет.
– Хотите попробовать еще?
– Тебе не жалко?
– Нет, что вы, она же не снашивается. Он приложил «штучку» к виску, и на лице его снова появилось теплое счастливое выражение. Посмотрев на Крошку, уснувшую, уткнувшись носом в тарелку с кашей, он сказал:
– Знай я, что с одной стороны о дочке заботится Материня, а с другой ты – я бы и беспокоиться не стал.
– Мы действовали коллективно, – объяснил я. – И нипочем не справились бы без Крошки. Она – девочка с характером.
– Порой даже с избытком его.
– Иногда именно избыток и необходим. Вот эти шары содержат информацию. У вас есть магнитофон, профессор?
– Разумеется.
– Их надо переписать на пленку, потому что они разового действия. Молекулы после прослушивания снова приходят в хаос.
Затем я показал профессору математическую бумагу. Я пытался прочесть ее сам, но меня хватило всего на две строчки, а потом я сумел лишь узнать кое-где отдельные знакомые знаки.
Профессор Рейсфелд прочитал наполовину первую страницу и поднял голову:
– Пойду-ка я позвоню.
На рассвете взошел кусочек старушки-Луны,
В противоположном углу кабинета сидели у доски профессор Гиоми и доктор Брук, стирая написанное, испещряя доску новыми формулами, споря без остановки над листами металлической бумаги. Брук был похож на водителя грузовика, а Гиоми – на разъяренного Иунио.
Оба были взволнованы, но доктора Брука выдавало лишь подергивание щеки; а Крошкин папа объяснил мне, что тик доктора Брука является верным признаком предстоящего нервного расстройства, но не у него, а у других физиков.
Два утра спустя мы все еще находились в кабинете. Профессор Рейсфелд побрился, чем резко отличался от остальных. Я соснул немного и один раз ухитрился даже принять душ.
Я хотел уехать домой сразу, как только передам им все материалы, но профессор Рейсфелд попросил меня задержаться, потому что должен был приехать Генеральный секретарь Федерации.
Я остался. Домой звонить не стал – что толку расстраивать родителей лишний раз? Я бы, конечно, предпочел сам поехать в Нью-Йорк к секретарю, но профессор Рейсфелд пригласил его сюда; я начал понимать, что самые важные люди не могут не считаться с его приглашениями.
Мистер ван Дювендюк оказался стройным высоким человеком. Пожав мне руку, он спросил:
– Насколько я понимаю, вы сын доктора Сэмюэла Рассела?
– Вы знаете моего отца, сэр?
– Встречались когда-то в Гааге.
Доктор Брук повернулся ко мне, – а когда Генеральный секретарь вошел в комнату, всего лишь небрежно кивнул ему:
– Ты парень Сэма Рассела?
– И вы его знаете тоже?
– Еще бы. Он же автор блестящего труда «К вопросу о статистической обработке неподробных данных».
Я никогда не имел понятия ни о том, что папа написал такую книгу, ни о том, что он был знаком с высшим должностным лицом Федерации. Иногда мне кажется, что папа очень эксцентричный человек.
Мистер ван Дювендюк подождал, пока ученые оторвутся от доски глотнуть воздуха, и спросил:
– Что-нибудь существенное, господа?
– Угу, – буркнул Брук.
– Блеск, да и только, – согласился Гиоми.
– Что же именно?
– Ну… – доктор Брук ткнул пальцем в одну из строчек на доске.
– Точно сказать пока не могу, но похоже на антигравитацию. А этот потомок римлян уверяет, что если развернуть принцип на девяносто градусов, мы получим формулу путешествия во времени.
– Совершенно верно!