Будет вам и белка, будет и сурок
Шрифт:
— Вы ещё громче кричите, что я делал на капище, — огрызнулся в ответ и выглянул в коридор. Убедившись, что никто нас не подслушивает, вернулся и сел в кресло с независимым видом.
— Кирилл, откуда… — начал управляющий, но я его прервал.
— Это у меня к вам вопрос. Почему вы бросили Чтибора и не забрали в город?
— Я не мог.
— Мог! — рявкнул я. — Лично я смог. Взял в станице фургон и привёз Матвея. Вы же проявили халатность!
Юрист недовольно покосился на Мартына, но промолчал.
— За доктором я сразу с утра поехал, —
Я грозно насупил брови, но дальше обвинять не стал. Без меня разберутся те, кому нужно. Магия язычников отличается от общеизвестной. Как мог доктор определить магическое истощение у того, кто проводил ритуал, используя совершенно другую магию?
«Так и продолжай напирать, обвиняя Мартына», — поддержал меня Фалулей.
До конца дня я из своих апартаментов не выходил. Оформил арку-портал, но нить из неё не брал. Не думаю, что смогу воспользоваться этим порталом. Фалулей посоветовал сделать его на всякий случай. Обсудили с друзьями линию нашего поведения. Кирилл сильно волновался, что мне не поверят. Как ни крути, но мне официально шестнадцать лет. Язычником не явлюсь, бороды не имею и так далее по списку. Я тут же привёл бесспорный аргумент на своей ладони. Выпуклый узор дискомфорта совсем не доставлял.
Разбудили меня затемно. Церемония похорон должна состояться на рассвете, и мы поспешили приехать заранее. В особняке Куракиных было многолюдно. Люди вежливо здоровались, вели себя тихо и лишних вопросов не давали. Женщины с опухшими от слёз глазами тоже не издавали лишних звуков. Я так и не понял, кто из них мать Матвея. Да мне и неважно это было. Хотелось поскорее закончить с неприятной церемонией.
На меня смотрели с недоумением. Разве только глава Харченко не спускал глаз. Я для него человек новый, непонятный. А меня ещё поставили в очередь на прощание сразу после Мишки. Считай, стал близким родственником. Традиции поминок в этом мире тоже существовали. Фалулей потребовал подробностей. Я пояснил, как это принято у нас, посмотрели, как поминают в этом мире. Хлебнули чего-то алкогольного из общей огромной чаши, закусили.
Куракины горевали, ближники из рода Анохиных вполне достоверно изображали на лицах скорбь. Только Харченко с подручными даже не пытался демонстрировать сострадание. Он ждал, когда можно покинуть застолье и добраться до меня.
— Назар Филиппович, извольте пройти в мой кабинет, — предложил Куракин, как только гости насытились и стали расходиться.
— Вот дух нашего Матвеюшки, — приобнял меня за плечи старший Куракин, знакомя с главой рода Харченко.
Повязку я развязал и молча продемонстрировал символ Перуна.
«Больше молчи и слушай», — дал дельный совет Фалулей.
Молчать оказалось со всех сторон выгоднее. Куракин мою историю подправил, что-то додумал сам, я такого точно не говорил. В целом, получилась приемлемая версия о любопытном юноше, который случайно забрёл в катакомбы и разом воспылал любовью к язычникам.
— Не верю я ему, — хмуро
Куракин растерялся. Я согласно рекомендации голос не подавал. Пусть умные дяди без меня решают.
— Зови Будевоя и Лучезара. Поговорим, — скомандовал Харченко. — И свою обавницу тоже.
«У язычников есть ещё должности, кроме волхвов?» — заинтересовался Фалулей.
«Скоро узнаем», — предположил я.
«Обавница от слова обаять?» — перебил Кирилл.
«Вероятно».
Первой пришла та самая обавница. Мы решили, что это мать Михаила и Матвея. Женщина с печальными глазами села в сторонке, сложив покорно руки на коленях. До того момента, как пришли Мартын с юристом, вопросов мне никто не задавал.
Не знаю, из каких соображений, но Курьян Матвеевич сразу стал Мартына «топить». Мне же досталась роль спасителя Чтибора. Я ведь не только его подобрал, но и довёз живым до родни. Дальше уже не мои проблемы. Юрист напирал на то, что своевременная помощь могла спасти несостоявшегося волхва.
— Братья, нас мало, но мы не слабы. Проникнемся состраданием к ближнему. Ярило-батюшка с укоризной взирает на детей своих неразумных. Не пристало братьям и сёстрам жить словно диким зверям… — вещал Курьян Матвеевич.
«Во даёт!» — невольно восхитился Фалулей.
«Проповедник хренов», — подтвердил я.
Смотреть и слушать подобное лицемерие мне было противно. Буквально сутки назад я получал документы из рук этого мужчины и помню злорадство в его глазах. В разглагольствования о братьях я не верил. Похоже, что Харченко тоже.
— Мы поняли, Лучезар, давай по делу.
«Его не Лучезаром, а Бояном назвать нужно, — добавил Кирилл. — Ишь как складно поёт!»
По делу у юриста особо ничего не было. Сам он при тех событиях не присутствовал и не участвовал.
— Премислава, что ты скажешь? — обратился Харченко к единственной женщине.
— Сейчас мы с Кирюшенькой поговорим. Вижу на душе у него печаль и тяжесть. Отопри сердечко, расскажи о горестях, о радости, о том, что было, чем ты успокоишься, чем всё покроется…
«Зашибись какая обработка! — оценил я всю эту патоку и гипноз. — Фалулей, и как отвечать на такое?»
«Пусти слезу и иди обниматься к тётке. Жалуйся, что сирота».
— Нет у меня матушки, — «запел» я, подражая разговорному стилю собравшихся. — С малых лет сирота. Батюшку два месяца назад схоронил. Печаль на сердце и одиночество.
Бюст у дамы был вполне себе на уровне, по совету Фалулея я к нему и прижался.
— Эм… — оценил композицию Харченко.
— А я дитятко успокою, про сокровенное спрошу, — продолжала меня «окучивать» Премислава.
«И что мне по сценарию нужно сказать?» — задал я вопрос друзьям.
«Повторяй за мной: Хочу силу получить да обидчиков наказать», — стал помогать мне Фалулей.
Минут пятнадцать я перечислял все те обиды: мачеха злая, управляющий ушёл, слуги не слушаются, на руднике станичники плохо работают и так далее по списку.