«Будет жить!..». На семи фронтах
Шрифт:
Майор продолжал держать меня за руку, потом вдруг попросил сесть за стол и набросать схему того места, где похоронены Женя и его друзья.
— Теперь мне будет что рассказать матери о нашем дорогом мальчике, — тихо сказал он. — Ведь в официальных документах таких подробностей, конечно, не было…
За эти несколько минут мне довелось вновь пережить, теперь уже вместе с Жениным отцом, всю горечь и боль утраты и понять, что для родителей дети независимо от их возраста остаются дорогими мальчиками или девочками навсегда…
Однако вернусь к суровому времени войны. После несчастий, которые постигли нас в хуторе Язвине, поступила задача срочно переместиться на 6–8
Части нашей дивизии, достигнув вместе с соседями рубежа Озаричи, Паричи, образовали выступ в полесских болотах в сторону Бобруйска. На том рубеже и остановил нас противник, заранее подготовив оборону и подтянув резервы.
В хутор Притыки раненые поступали нечасто — накал боев снизился. В этот период, проводя санитарно-эпидемиологическую разведку в окрестных деревнях, мы выявили много больных сыпным тифом. Стали выяснять причины. Оказалось, что в районе Озаричей фашистские оккупанты создали несколько концентрационных лагерей, в которых содержались тысячи советских граждан под открытым небом, в грязи. Сюда гитлеровцы специально свозили тифозных больных из других лагерей, дабы после освобождения этого района Красной Армией вызвать в нем эпидемию. Расчет был коварен: красноармейцы бросятся на помощь узникам и контакт с ними приведет к повальному заражению. Но враг просчитался. Медики своевременно разгадали черный замысел фашистов. Были организованы эвакуация больных и их лечение, а также профилактика в окрестных населенных пунктах.
Естественно, что нам пришлось немало поработать, чтобы не допустить случаев заболевания среди личного состава. К тому времени советская медицина уже создала вакцину против сыпного тифа, применение которой обеспечивало надежную профилактику.
Помню, 19 декабря я выехал в батальон связи и разведроту дивизии для проверки их санитарного состояния и проведения профилактических прививок. Несмотря на то что в этих подразделениях своих врачей не было, недостатков я не обнаружил.
Закончив все дела, решил повидать Ивана Кузьмича Брушко и заехал в штаб дивизии. Брушко на месте не оказалось. Зашел к начальнику оперативного отделения, чтобы узнать, где Иван Кузьмич и скоро ли будет. Тот с недоумением посмотрел на меня и в свою очередь спросил:
— Что вы здесь делаете?
Я пояснил.
— Значит, вам не сообщили? Немедленно возвращайтесь в медсанбат. Обстановка обострилась. Сегодня разведчики доложили, что перед правым флангом дивизии враг сосредоточил большое количество танков и пехоты. Надо быть готовым ко всему.
Он посоветовал срочно возвратиться в медсанбат, забрав по дороге всех медиков, которые находились в различных частях и подразделениях с теми же задачами, что и я.
— Да, и предупредите Власова, чтобы был готов к немедленным действиям. Пока официального распоряжения о переводе медсанбата в другой район нет, но может быть с минуты на минуту.
От штаба до медсанбата было километра четыре. Передав по пути медикам указание срочно вернуться в батальон, я поскакал на своем Гнедке вперед, чтобы предупредить обо всем командира. Однако тому уже обо всем сообщил по телефону заместитель командира дивизии по тылу. Отдав необходимые распоряжения, он сказал:
— И вот еще о чем попрошу… Постарайтесь найти предлог, чтобы отправить в тыл генерала Павловского.
— Попробую, — пообещал я.
Дело в том, что как раз в это время по поручению начальника Главного военно-санитарного управления Красной Армии генерал-полковника медицинской службы Е. И. Смирнова в войсках фронта проводил инспекцию начальник военно-санитарного
Константин Никанорович Павловский происходил из династии известных медиков. Его старший брат, Евгений Никанорович, был академиком, младший, Василий Никанорович, занимал высокую должность в действующей армии.
Генерал Павловский проводил проверку со знанием дела, интересовался организацией нашей работы, вносил дельные предложения, особенно касающиеся выноса раненых с поля боя. За период пребывания в медсанбате он привык к нашему ритму жизни. Константин Никанорович был человеком общительным, одиночества не любил и всегда старался дождаться нас с Костей Кусковым, который тоже жил в этом же доме, чтобы вместе поужинать.
В тот вечер мы снова собрались за столом. Константин Никанорович поинтересовался результатами моей поездки в части. Я рассказал, что проверка дала положительные результаты. Потом, памятуя о просьбе командира медсанбата уговорить Павловского уехать в тыл, я поведал о сложившейся в полосе дивизии обстановке.
— Что ж, — сказал он, — значит, опасаетесь за жизнь генерала…
— Сейчас, наверно, уже не до проверок, бои надвигаются тяжелые, — осторожно вставил я, боясь обидеть Павловского. — Все врачи будут заняты на потоке…
— Ну ладно. Действительно, находясь здесь, буду только от дела людей отрывать. Да и ясна мне уже вся картина, пора ехать.
После ужина я разыскал командира эвакоотделения гвардии старшего лейтенанта медицинской службы Василия Мялковского и приказал ему подготовить к немедленной отправке раненых, поступивших во второй половине дня.
— Выехать нужно сегодня, — сказал я. — По дороге проводите до санотдела армии генерала Павловского.
Едва машины с ранеными отъехали, как появились новые, уже из полков. Я посмотрел на часы, было около 23-х. Подошел к офицеру о перебинтованной рукой, поинтересовался, что с ним.
— Большой палец ампутировали, — ответил офицер и прибавил: — Как же не вовремя… Готовится враг ударить, по всему видно, готовится. Я сам наблюдал, как перед позициями моей роты немецкие танки выходят на исходные… А за высотками тоже гул моторов. Не сегодня завтра начнут.
Офицера увели на перевязку, а я отправился в операционную. Когда закончил работу, перевалило за полночь. Надо было успеть отдохнуть перед завтрашним днем, который обещал быть горячим.
В 8 часов утра меня попросил прийти в перевязочную ординатор хирургического взвода Г. М. Яловенко. Шел по морозцу, вслушивался в тишину, и казалось, что все вчерашние тревоги напрасны.
В перевязочной увидел раненого. Я быстро приготовился к работе, подошел к столу и определил, что у доставленного с передовой проникающее ранение в живот, но он вполне, как говорят медики, операбелен. Встретивший меня Яловенко ушел по своим делам, а я отдал распоряжение готовить операцию и через несколько минут начал ее. За час успел ушить два раневых отверстия тонкой кишки и ревизовать другие органы, но дел еще оставалось немало.
Вновь появился Яловенко. Он был чем-то встревожен, и я поинтересовался, что стряслось.