Будни добровольца. В окопах Первой мировой
Шрифт:
Пехотинец гордился своим известием. Он припрятал сокровище обратно в карман:
– При нашем жаловании о таком нет даже речи, но кто бы чего понимал…
Георги прищурился:
– Сколько стоит у нас рабочий час? Я имею в виду у расчетов?
– Я и говорю, кто бы чего понимал. Но смотри, ведь вот как: этим бабам, естественно, жрать нечего. Например, дашь им буханку хлеба или, скажем, полбуханки – держу пари, любая ноги раздвинет. Ха!
За полбуханки? Полбуханки – это немного,
Георги подошел к вахмистру и попросил отпустить его раздобыть что-нибудь в Лансе.
Вахмистр посмотрел на него как на сумасшедшего:
– Отставить, никаких увольнительных!
Что ж, этак предприятие не задалось. Ауфрихту пришлось рисовать голых девчонок еще больше, чем раньше. Он не мог отбиться от заказов и даже сумел поднять цену до восьми сигарет за штуку.
Позавчера, находясь в Варшаве, я увидел необычно большое количество офицеров, военврачей и военных чиновников, прогуливающихся по улицам города, в основном в компании женщин. Это свидетельствует о бездеятельности данных военнослужащих, полном отсутствии у них чувства долга и отсутствии контроля со стороны начальства, допускающего подобное уклонение от службы. Это безобразие с завтрашнего дня должно быть прекращено, все офицеры должны немедленно направиться по своим частям, где им надлежит находиться постоянно. Им не следует забывать, что мы сейчас находимся в состоянии войны. Офицеры, не имеющие непосредственного командования, не позднее завтрашнего дня должны быть переданы в распоряжение коменданта моего штаба для пополнения нуждающихся подразделений. Все офицеры и военные чиновники во время войны должны обучать военнослужащих или нести иные обязанности. Свободные часы досуга надлежит проводить в подразделениях. Необходимо избегать любой распущенности, дабы не подавать плохой пример войскам и не подрывать их доверие.
Однажды вечером вахмистр Бургхардт (он был придан к батарее в Дуэ замещать офицера) пригласил всех унтеров на вечеринку на свою квартиру. Он проживал в доме на правом фланге позиции один, сам по себе. Там, в гостиной
Расчеты хотели спать, но шум и смех разносились по всем углам.
У Райзигера болел зуб. Он лег спать особенно рано. Теперь ворочался туда-сюда, потому что не мог заснуть. Он был в отчаянии.
Наконец повязал голову платком, и это немного успокоило боль.
Он лежал в полудреме. Затем услышал свое имя. На улице перед домом кто-то звал его:
– Райзигер, бегом к вахмистру!
Дьявол, этого еще не хватало!
– Да не ходи ты. Можешь сказаться больным, – прошептал Рабс, только что раздевшийся.
– Наверное, пора на пост. Тут мне не отвертеться, – ответил Райзигер. – Вот дерьмо. – Он с трудом надел сапоги и застегнул шинель. Вышел на улицу.
– Паря, поживее. Вахмистр теряет терпение, – часовой подтолкнул его в спину.
Он открыл дверь в квартиру вахмистра и стянул с головы фуражку.
Бургхардт, пошатываясь, подошел к нему:
– Можешь стоять вольно. Ты мой гость, верно же? Ты ведь из начитанных, доброволец? Ну, значит, и на пианино смогёшь, так ведь? Ах, паря, давай не заливай мне тут. Вот пивка попей тут, это самое…
Зубная боль, трудное засыпание, грубое пробуждение, питьё мерзкого пива натощак в компании толпы подпитых унтеров, а затем игра на фортепиано – мрачный сюрприз.
Райзигер не знал, что ответить. Повертел в руках пустой стакан.
Но что поделаешь? Сел за фоно. Клавиши липкие, грязные – им тоже довелось пивка попить. А еще все струны расстроены.
Райзигер счел, что сможет лучше и правильнее всего выполнить свою задачу в унтер-офицерской компании, сыграв «Славься в венце побед». Он мог это сделать только двумя, максимум тремя пальцами, но всё же попытался.
В ответ раздался взрыв смеха. Бургхардт дал ему по голове:
– Ты совсем с катушек, парень? Давай-ка лучше что-нибудь повеселее.
– Я ничего такого не знаю, герр вахмистр.
– Не знаешь? – Бургхардт запнулся. – Разве ты не знаешь… – тут он проревел несколько нот. – Там еще про корону на Рейне? Что?.. Ты должен это сыграть, понял?!
– Тогда господину вахмистру придется напеть еще раз, может, я смогу подыграть на слух.
Смех компании стал еще громче.
– Штольценфельс… – пробормотал Бургхардт. – Можешь про Штольценфельс? Я те говорю «Штольценфельс на Рейне»… я те говорю… ты не настоящий доброволец! – Он уже говорил это не добродушно, это прозвучало как грохот взрывчатки. – Чего ты вообще хочешь, а?.. Стрелять не хочешь, войны не хочешь… Зачем ты здесь вообще нужен, а, доброволец?
Конец ознакомительного фрагмента.