Будни ГКБ. Разрез по Пфанненштилю
Шрифт:
Первые несколько секунд Ульяна непонимающе смотрела на Галину, которая неожиданно начала вести себя крайне странно. Сперва она сложила руки на груди и сделала вид, что качает младенца, а затем принялась отчаянно подмигивать Ульяне то одним, то другим глазом.
— Галка! Ты совсем рехнулась! — Ульяна покрутила указательным пальцем у виска и, зажав рот рукой, прыснула со смеху. До нее наконец-то дошли намеки подруги. Но идея родить ребенка от Изюма — так в отделении называли Никиту — показалась ей настолько нелепой, что удержаться от хохота не было никаких сил. Вскоре к ней присоединилась Галина. Откинувшись на спинку дивана,
Наконец Ульяна взяла себя в руки, повернулась к Изюмову и, вытирая краешком халата потекшую тушь, извиняющимся тоном произнесла:
— Ник, ты не обращай на нас внимания, Галка сегодня просто не в себе. То ли работы слишком много навалилось, то ли бури магнитные.
— Ага, — угрюмо кивнул Изюмов, продолжая стоять в дверях, — тебя, как я погляжу, тоже зацепило. — Ему была совершенно непонятна причина их столь бурного веселья, поэтому он чувствовал себя полным идиотом.
— Не, я так, за компанию. А ты чего хотел-то, анекдот новый рассказать?
— Боже упаси, вам, девчонки, мои анекдоты ни к чему, вам впору успокоительное пить. Просто доброе дело хотел сделать, твою метеозависимую подругу повсюду «папа» разыскивает, она ему еще утром какой-то отчет о конференции обещала, да видать бурей захлестнуло. А у тебя, уважаемая Ульяна Михайловна, в восьмой палате ЧП.
— Что случилось? — Улыбка мгновенно сошла с Улиного лица.
— Подробностей не знаю, вроде пациентка какая-то в истерике бьется. Беги скорей, не то Надюха вколет ей что-нибудь на свой вкус, а тебе расхлебывать.
Ульяна пулей вылетела из ординаторской, гадая на ходу, с кем из ее подопечных приключилась беда.
Глава 3. Валерия
— Баю-баюшки-баю, баю Лерочку мою,
Баю маленькую, Баю миленькую.
Месяц ласковый искрится,
В небе кружится жар-птица…
— Нет, бабушка, ты неправильно поешь! — захныкала полусонная Лера. — Мама пела не так!
— Хорошо, детонька, — Александра Аркадьевна склонилась над внучкой и ласково погладила ее по светлой кудрявой головке, — ты главное не волнуйся, просто скажи, как пела мама?
— Месяц ласковый искрится, в небе кружится сон-птица, — тоненьким сонным голоском запела девочка. — Запомнила — «сон-птица»?
— Все запомнила, моя радость, ты спи, спи скорей. — Сердце Александры Аркадьевны снова сжалось от боли и отчаяния, к горлу подступил комок. Но чтобы не испугать внучку, она вот уже в который раз за последние дни взяла себя в руки и, усилием воли подавив готовые вырваться из груди рыдания, снова запела колыбельную, ту самую колыбельную, которую лет двадцать назад пела своей дочке Ниночке, Лериной маме.
— Бабуль, у тебя голос дрожит, — вдруг насторожилась девочка. — Ты что, плачешь? — Лера приподнялась на локте и постаралась в свете тусклого ночника разглядеть бабушкино лицо. Александра Аркадьевна тут же принялась поправлять сбившуюся подушку, чтобы внучка не успела заметить сбегающую по щеке слезинку, но маленькое чуткое сердечко уловило неладное.
В семье как могли старались оберегать семилетнего ребенка от суровой правды, однако за последние несколько месяцев, которые Нина Цветаева почти безвылазно провела в больнице, Лерочка научилась очень тонко чувствовать настроение близких. Когда дела шли на лад и появлялась надежда, бабушка тут же откладывала в сторону
— Бабуль, скажи правду, что с мамой? Почему она так долго не возвращается?
— Я же тебе уже сто раз говорила, — отводя глаза в сторону, пробормотала Александра Аркадьевна, — они с папой уехали по делам, пока ты поживешь у меня. Разве тебе тут плохо?
— Хорошо, — сонно прошептала Лера, — но очень хочется домой, к маме…
И только когда девочка наконец-то заснула, Александра Аркадьевна дала волю чувствам. Захлебываясь, она рыдала, выла, стонала от горя утраты, от невыносимой душевной боли и от жалости к внучке, которая еще даже не подозревает, какая беда обрушилась на ее хрупкие плечи.
Лерочка родилась ребенком слабеньким и очень болезненным, поэтому Нина оставила работу и полностью посвятила себя дочери. Отец Леры, Павел Евгеньевич Цветаев, не возражал против такого решения жены, он летал вторым пилотом на аэробусе А-320 в Европу и мог прекрасно содержать семью один. Нина души не чаяла в своей девочке, и Лера привыкла, что мать постоянно находится рядом. Ей не требовалось общество других детей, она не любила их вечную беготню и шумные игры и была готова целыми днями сидеть на коленях у Нины и слушать ее удивительные истории про прекрасных принцесс или рассматривать книги с яркими картинками, которые привозил отец.
— Как она жить-то будет? — вздыхала бабушка, глядя на то, как Лера повсюду неотступно следует за матерью. — Вот помяни мое слово, вырастет девчонка беспомощной и несамостоятельной.
— Пойми, Нина, твоя любовь калечит ребенка, — выступил наконец в поддержку тещи Павел. — Мы должны помочь Лерочке социально адаптироваться, а для этого необходимо оторвать ее от твоей юбки и отправить в детский коллектив. Надеюсь, ты со мной согласна?
— Согласна, Пашенька, — не привыкшая перечить мужу, прошептала Нина, хотя ее воображение уже рисовало страшные картины того, как более шустрые и самостоятельные дети травят и обижают слабенькую, беспомощную Леру. — Паш, а может, подождем еще годик, пусть хоть немножко окрепнет?
— Никаких может! — Павел решительно хлопнул ладонью по столу, словно ставил точку в конце неприятного разговора. — Все дети ходят в садик, и с нашей принцессой там ничего не случится!
Не прошло и недели, как стараниями Павла Валерия Цветаева получила путевку в старшую группу детского сада № 89, еще месяц ушел на сдачу анализов и оформление медицинской карты. И вот этот день наступил, с огромным трудом Лерочку оторвали от матери и оставили одну среди чужих, совершенно незнакомых ей людей. Первые дни Лера плакала навзрыд, громко и горько, размазывая слезы по худенькому бледному личику и умоляя воспитательницу сжалиться над ней и отвести домой, к маме.