Будни рэкетиров или Кристина
Шрифт:
– А накладные расходы? – спросил, наконец, Протасов. – Транспорт там, погрузки-разгрузки?
– А, копейки, – небрежно отмахнулся Бандура.
– Копейка рубль бережет, – веско предупредил Волына. – По-любому…
– А чего Полянскому отломится? Со всей твоей темы?
– Накладные фирмы-однодневки, – ухмыльнулся Андрей.
– Нет, серьезно, в натуре?
– Ну… – Андрей развел руками. – Пол штуки баксов на счету останется. Из этого он налоги насчитает. Ну… может, и кинем, пару штук, за труды.
– Пару соток, – поправил Волына, которого отличала выборочная бережливость, – пару соток в самый, по-любому, раз будут.
– Так за чем остановка, Бандурий?
– Как за чем? За твоим
– С пентхаусом кина не будет, Андрюха. – Протасов уныло вздохнул. – Накрылся пентхаус. Тем местом, где геморрой живет.
– Как это?
– Каком кверху, Бандура. Загнал я его. В октябре еще. Все бабло в «МММ» запулял. Под проценты.
– «МММ» – без проблем. По-любому.
– Ты что, дурак? – вырвалось у Андрея. Ответ на этот нехитрый вопрос у него, кстати сказать, тоже имелся. – Это же кидалово чистое. Тебе ж Эдик растолковывал, когда ты в августе со своим «МММ» долбаным носился. – Андрей не верил ушам, хотя Протасов, в середине ушедшей осени, и исчезал с Вовчиком недели на три. Правда, земы покидали город по совсем другой, весьма невеселой причине. Им довелось съездить в Цюрюпинск, хоронить маму Волыны. Несчастная женщина скончалась где-то в первых числах октября, если Андрею не изменяла память. Насколько слышал Бандура, земы на похороны опоздали. Пока телеграмма с черной вестью разыскивала Вовчика в городе, пока Протасов и Волына собирались в дорогу, и пока тряслись в поезде, наконец, соседи похоронили старушку миром, по-соседски. В селах это проще, чем в городе. В селах люди еще не приучились отворачиваться, когда к кому-то в дом приходит беда. Хотя бы в таких вот случаях.
Итак, земы на похороны не успели, а прибыв в Цюрюпинск, обнаружили свеженасыпанный холм под крестом, сваренным из пятидюймовых труб и выкрашенным серебрянкой.
В город Протасов и Волына вернулись к середине ноября. Никто их особенно не расспрашивал, а Атасов вполголоса обронил Бандуре: «Что тут, типа, удивительного. Ты же знаешь, как оно бывает. Сел за стол на поминках, встал, типа, после сороковин… обычное, типа, дело…»
Теперь же выходило так, что приятели не все время торчали в Цюрюпинске, а еще прокатились в Москву.
– Ты чего, зема? – прервал ход его мыслей Волына. – Какое там кидалово? Реально все. По уму. Ты что, рекламу по телику не видел? Я мамкину хату загнал. С участком. И все туда – в «МММ».
Андрей поймал себя на мысли, что известие о продаже пентхауса (которого никто ни разу в глаза не видел), вызвало у него в душе какую-то неосознанную тоску. За без малого год, проведенный Андреем в столице, он успел пообтесаться немного, провинциальная шелуха слетела с него, как с ореха. Побасенкам Протасова он давно не верил, слушая Валеркины разглагольствования без открытого рта и выпученных глаз. Пентхаус же превратился для него в некую чудесную легенду – все сплошь брехня, скорее всего, а один черт приятно. Теперь же легенда умерла, и мистический пентхаус встал на путь к забвению.
А ЛЕГЕНДАМ НЕ ПОЛАГАЕТСЯ УМИРАТЬ.
– Вперед пускай башляют, – посоветовал Протасов и свел брови.
– Не заплатят они, – покачал головой Андрей. – У них порядок такой: Оплата по факту поставки.
– Ну, я же говорил – тогда кина не будет.
Андрей пожал плечами:
– Где тебя искать, если что?
Так ни разу в жизни не посетив заоблачный пентхаус Протасова, Андрей вынужден был признать, что и ни в каких прочих Валеркиных жилищах ему побывать не случилось. До путешествия в Крым Валерий отделывался туманными отговорками – «перекрываюсь, блин, у жены одного нового русского. В самом центре. Квартира двухуровневая. Не мой пентхаус, конечно, всего две ванные и три толчка. Временно кантуюсь, чтобы до тебя дошло».
Поскольку мотоцикл Волыны, единственная память об отце, был брошен земами в пригороде Ялты, сберечь своего коня удалось одному Армейцу. Эдик ездил на «Линкольне», вызывая едкие шуточки Протасова, а то и вовсе выводя Валерия из себя.
– Ну и крыса ты, Эдик! Голимая, блин, крыса.
– Да в чем я ви-виноват?!
– Хитрожопая ты морда! Лучше заглохни.
– Так что не будет кина с пентхаусом, – повторил Протасов угрюмо.
– А… – протянул Андрей, все еще переживавший отголоски крушения замечательной легенды. – А…
Валерий сразу засобирался.
– Раз тут ловить нечего, то мы с Вовчиком покачали.
– Куда? – рассеянно спросил Андрей.
– На дело, в натуре.
– На какое дело?
– Трехмиллионное, – пояснил Протасов, засовывая ноги в чудовищных размеров инсулы. За окном стояла последняя неделя февраля, сырая, холодная и безденежная. – Пошли, Вовчик. Сам о себе не позаботишься, ни одна гнида о тебе не позаботится. Кроме меня, в натуре. Еще на этот гребаный скоростной трамвай шлепать, через долбаный на хрен снег.
С «Ниссан Патролом» Протасов, как известно, распрощался в Крыму. Купить нечто аналогичное не позволяли финансы, ездить на «Жигулях» было ниже его достоинства. Городской транспорт Валерия угнетал.
– До смерти меня задрал! – время от времени жаловался Протасов. – Все кишки отдавили. Никакая, блин, девственность этих троллейбусов с трамваями не выдержит. Однозначно, блин, говорю.
При упоминании «скоростного трамвая» Протасов скорчил такую кислую мину, что Андрей едва не расхохотался.
– А мне нравится, земеля, – сказал Вовчик, хлопая длинными, загнутыми кверху ресницами.
– Ты идиот неумный, потому тебе и по кайфу, – отозвался Протасов уже с лестничной площадки. – Не стой в дверях, Бандура. Схлопочешь насморк. Или пневмонию заработаешь. Тебя Бог и так отпустил, сходить помочиться, и мухой обратно. Иди помрешь? То-то будет цирк.
Проводив друзей до парадного, Андрей захлопнул дверь и усмехнулся, представив, как Протасов плетется по мокрому снегу, проваливаясь в грязно-серые сугробы, и проклиная все на свете.