Будни Снежной бабы
Шрифт:
И он успокоился, перестал наказывать ее: не грубил, не был жесток в сексе. Когда в Ланиной жизни снова появились подарочки (небольшие сережки с бриллиантиками), она решила, что пора действовать.
За прошедший год она узнала основную расходную статью Паши: его сыновья. Оба они учились в частной школе, оба посещали репетиторов по двум языкам. Младший увлекался конным спортом, старший играл в теннис – оба хобби стоили весьма недешево. Каждые полгода дети отправлялись мир посмотреть: на их страничках в инстаграме мелькали
Лана, побывавшая за границей лишь раз, – мама вывезла ее за тряпками на Харьковский рынок, – завидовала двум несовершеннолетним щеглам. Она листала фото и представляла себя на их месте, такую красивую, такую изысканную и стройную… «Сопливые сволочи, почему вам все досталось на халяву? – думала Лана. – Почему вы родились в семье, где в вас души не чают и деньги водятся, а я – в нищей халупе, где на меня всем было плевать, лишь бы с голоду не померла?»
Ее безмерно злило то, что деньги, которые она уже распределила в общий семейный бюджет ее и Паши (необходимо первым делом купить ей после свадьбы машину, не бывает сейчас обеспеченных семей с одной машиной!), утекают зря.
Но была и другая сторона раздражающего ее вопроса: оказывается, Паша очень хороший отец. Если он так любит своих детей, значит, ей остается только подарить ему сына, и все козыри в ее руках!
Разве сможет старая толстая жена составить конкуренцию молодой красавице с младенцем на руках?
А сыновья от первого брака – они уже взрослые, в отце не особо нуждаются, им достаточно будет и алиментов.
В конце концов, Лана вовсе не намерена запрещать Паше с ними общаться! Пусть. Ей не жалко.
Она совершила ошибку в самом начале: рассказала о своем плане маме. Обронила сначала случайно, мол, жди внука, а когда мать насторожилась и потребовала объяснений, Лана и вывалила все, что задумала. Она надеялась, что мать удивится и обрадуется: как не обрадоваться беременности родной дочки? Но почему-то вышло наоборот. Мама дернула ее за руку и посадила перед собой. Ее некогда красивое лицо стало суровым.
– Светка, прекрати, – сказала она, – не губи себя. Ты этому Орешкину не нужна, и сама это знаешь. Остановись.
Лана опешила. Во-первых, никакая она не Светка, сколько можно повторять! Во-вторых, кто бы говорил: «Не губи себя»!
– Себе советы раздавай! – фыркнула Лана, до глубины души раненая материнской грубостью. – Я думала, ты обрадуешься! А ты… вот ты какая! Завистливая! Что – завидно?
И она ткнула пальцем на цепочку-браслет с жемчужной подвеской, а потом – в бриллиантовую сережку в ушке.
– Завидно? Ты до полтинника дожила, а таких штучек не носила! А мне двадцати пяти нет, а я как королева хожу!
– Я пойду к этому Орешкину и буду с ним разговаривать, – сказала мать так, будто Паша был Ланиным учителем по физике и Лана получила у него плохую оценку. – Или жене
– В суд еще на него подай! – в бешенстве закричала Лана. – Убить меня хочешь, в нищету меня хочешь?!
– Дура!
– Сама такая! – И Лана, схватив сумку, с грохотом выбежала в подъезд, по пути повалив башни из каких-то дурно пахнущих шмоток и книг, которые, сколько она себя помнила, занимали половину прихожей.
Так она лишилась единственной близкой ей женщины. Подруги у Ланы, конечно же, были: Пряникова Любка, например, и Галя Весенняя. Но подруги эти были для того, чтобы поболтать о тряпках, чтобы похвастаться колечком, чтобы погулять вместе, когда дома скучно.
Но личную жизнь с ними Лана никогда не обсуждала. Счастье любит тишину, думала она. А то так расскажешь да покажешь – и уведут.
Обязательно обзавидуются и уведут или рассорят, или жене нашепчут. Женской дружбы не бывает! Пряникова, хоть и малышка, но мужчинам всегда нравилась, веселушка-хохотушка, массовик-затейник. И Галя, хоть и выглядит как мраморная колонна, но мало ли? Ноги-то у нее тоже от ушей.
Нет-нет, удел подружек – вздыхать и восхищаться Ланиными достижениями, и никому из них она ни на йоту не приоткроет занавес ее тайн.
И она покинула подруг, объяснившись неимоверной занятостью.
Лана осталась одна. И в одиночестве упорно шла к цели: у нее должен был родиться ребенок от Паши.
Ее тайные ритуалы и стыдные ухищрения принесли плоды ранней весной. Сквозь мартовские ледяные дожди, по слякоти, замерзшая и счастливая, она несла весть, заключенную в двух полосках на купленном в аптеке тесте.
Она пришла к Паше на работу, вызвала его в коридор, и он, глядя на ее безмятежно улыбающееся лицо, почему-то все понял без слов и сказал озабоченно:
– Калмыкова, вы по поводу восстановления? У меня еще две пары, подойдите попозже.
Мимо прошли студентки: обе длинноногие и красивые, облили ее Пашу похотливыми взглядами наглых щук, претендующих на чужое счастье.
– Я подожду, – сказала Лана жалобно, – но где?
– В кафе подождите, здесь рядом, «Шоколад-бар».
И Лана пошла в «Шоколад-бар», где послушно отсидела почти четыре часа, поглощая то десерты, то мороженое и успокаивая себя тем, что это полезно для ребенка.
Через четыре часа она забеспокоилась и набрала Пашин номер. Телефон его был недоступен. Тогда она, уже понимая, что произошло, но все еще не веря, потащилась «домой» – и обнаружила, что ее «дом», однокомнатная квартира, где она жила, заперта на верхний замок, от которого у нее никогда не было ключа.
Спотыкаясь и держась за живот, она пошла вниз и увидела возле мусоропровода клочки своих фотографий. Подошла поближе, открыла крышку. В дурно пахнущем зеве мусорной трубы застрял ком ее надушенных пеньюаров, юбочек, колготок. Торчал каблук замшевой туфли.