Будни

Лутс Оскар

И долго ли теперь будут продолжаться такие взаимоотношения между ним, Тоотсом, и его женою? Неужели лишь затем и была сыграна свадьба, чтобы вся паунвереская пыль «опять» крутилась вокруг него? Или Тээле нравилось, чтобы именно о ней самой, только о ней, о раяской хозяйской дочери шли в Паунвере разговоры? Если она теперь хочет показать свое упрямство перед всей большой деревней, тогда, конечно же, игра Зари и Заката затянется надолго. И разве не было бы в таком случае все же самым разумным подчиниться верховодству Тээле? Но если все-таки она ушла

только потому, что на хуторе Юлесоо нет для нее места – что тогда? А вот что: он, так сказать, отдаст себя на произвол жены, а жена все равно останется в Рая – до тех пор, пока на хуторе Юлесоо не будет готов новый дом. И при всем при том яснее ясного: Тээле никогда не подарит надолго своей благосклонности тому, кого получит в полное свое распоряжение…

– Чего ж это вы так опечалились, Йоозеп? – Либле вопросительно смотрит в лицо Тоотса. – Никак я опять по своей дурости дал маху, вывалил перед вами весь этот сор. Так ведь? Но что поделаешь, ежели язык без костей.

– Не беда. Это даже и к лучшему, буду хоть примерно знать, что обо мне болтают.

– Нет, ну… – звонарь хочет что-то возразить, но бросает взгляд через плечо на свои сани и осекается. Одно из двух: либо с его возом творится неладное, либо позади появилось что-то интересное, Либле останавливается и оборачивается назад всем туловищем.

– Ежели мой один глаз не врет, – говорит он затем, – мужики, вон те, что следом за нами тащатся, не из наших краев.

– Что ты сказал? – Тоотс оглядывается.

– Те мужики, – показывает Либле рукой, – вроде, как и впрямь не из Паунвере.

– Кто бы это мог быть? – Тоотс тоже останавливается.

Но чужаки еще слишком далеко, поди узнай, кто они. Нагруженные бревнами возы двигаются вперед медленно, небось, путники все равно их догонят. Спустя несколько минут хозяин Юлесоо вновь смотрит назад, вглядывается пристальнее и усмехается:

– Останови лошадей! – кричит он Либле. – Подождем этих двоих. Покурим.

– Что так? Вы знаете их?

– Хм-хью-хьюх!

– Кто ж это?

– Подождем, подождем, небось, сам увидишь.

Звонарь нетерпеливо переминается с ноги на ногу, моргает своим маленьким глазом и шевелит усами.

– Хе-е, – восклицает он, наконец, – это ж наши свадебные гости! Тот, в синем пальто – Лутс, а второй… Ну, черт возьми, как же его звали-то? Ну да, торговец Носов или как его там.

– Киппель, Киппель, – поправляет его Йоозеп. – Носов давно умер, он уже не может приехать в Паунвере.

– Да, ваша правда, Киппель, – кивает головой Либле, мгновение что-то соображает, затем бормочет: – А с чего это они снова сюда пожаловали? Свадьба позади, у кого ж есть теперь время снова возиться с ними… в разгар работы?

– Хм-хьюх, – улыбается Тоотс, – чего там, тоже к работе приставим. Велим возить бревна, камни… пускай поворочают, пускай испытают свою кость. Поди знай, может, они тоже задумали выучиться на управляющих, как Хейнрих Георг Аадниель прошлым летом.

Горожане тем временем подходят ближе и в свою очередь

пристально вглядываются в возчиков бревен.

– Ог-го-о! – восклицает Киппель, ускоряя шаг. – Это же господин опман собственной персоной! Здрасьте и – Бог в помощь! Ну, это не иначе как божье провидение, что я свою бутылку «Сараджева» не позабыл!

С этими словами он сует свои «три звездочки» под нос юлесооскому молодому хозяину и с пристрастием наблюдает, какое это произведет впечатление. На сей раз на плечах торговца вполне приличное пальто с бархатным воротником, на ногах – новые «бахилы», на голове – шапка с блестящим козырьком, лицо предпринимателя чисто выбрито, лишь на подбородке сохранена та самая, знакомая нам еще по рождеству «пятикопеечная кисточка». Настроение у него отличное и дух, как всегда, предприимчив.

– Так, – произносит он, – а теперь, господин опман, еше второй глоток для ровного счета и дайте своему помощнику тоже немного отхлебнуть.

Наконец Лутс в своем долгополом синем пальто (а может, долгополое синее пальто на своем Лутсе) тоже нагоняет возчиков бревен.

– Здравствуй, школьный друг Тоотс! Ты, как я вижу, задумал дом строить?

– Здравствуй, школьный друг Лутс! Да, есть такое решение и желание.

– Надеюсь, ты не двухэтажный строишь? – вновь принимается Лутс дудеть в свою старую изрядно затасканную дудку. – Вообще-то двухэтажные дома очень хороши и практичны, но знаешь ли… слышимость в них полная. Нет покоя.

– Хо! – Йоозеп смеется. – Мне бы хоть одноэтажный поднять!

– Благословение Господу! – Лутс облегченно вздыхает. – Не выношу многоэтажных домов. Будь у меня возможность, я бы снял с них все вторые этажи, словно крышки, и положил рядком друг подле друга – так, примерно, поступает кошка с загрызенными мышами. Ну а теперь давайте-ка двигаться дальше, поговорим по дороге. Ах да, Тали и Леста передают привет – тебе, Йоозеп, и всем жителям Паунвере. От Пеэтера Лесты кроме того есть еще и письмо.

Тоотс вскрывает конверт. Онемевшие от холода пальцы находят в нем исписанный листок и две-три цветные бумажки.

– Да, Пеэтер Леста – человек слова! – восклицает Тоотс радостно. И помахав банкнотами, обращается к Либле: – Кристьян, деньги идут!

– Вот и славно, вот и славно! – кивает звонарь. – И впрямь – человек слова.

Пробежав глазами письмо хозяин Юлесоо вновь радостно восклицает:

– Видали, видали! Еще и в долг обещает дать, ежели меня очень уж припрет. Вот это человек! Вот это школьный друг! Молодец, Пеэтер Леста!

– Да, вообще-то у него большого изъяна нет, – подтверждает Киппель, – разве что иной раз чересчур остер на язык.

– Так-то оно так, – возражает Тоотс, – но не забывайте, господин Киппель, что Леста – писатель. У писателя должен быть острый язык.

– Пусть себе будет, какой есть, – ворчит делец, – спор заводить из-за этого не стоит.

Как видно, у Киппеля имеются свои основания для недовольства Лестой.