Буду С Тобой
Шрифт:
Боже, кажется, он клинический идиот, а не компьютерный гений. Хотя, одно другому не мешает.
– А сама ты чего хочешь?
– Я хочу...
– договорить она не успевает, слышится какой-то резкий звук и ее тихие чертыхания, наверное, даже пару матерных слов проскочило, что совсем на Кареглазку не похоже.
– Юль?
– он позвал ее тихо, но внутренним чутьем знал: она еще здесь и его слышит. Но молчит и громко сопит... или плачет?
– Кареглазка, ты там плачешь, что ли? Что случилось?
С минуту он слышит в трубке
Давно нужно было это сделать. Приехать к ней и увезти. Не ломать эту комедию, не приучать ее к своим странностям и к такому общению.
Нужно было сразу ее с собой забрать. Идиот он. Только мучил и ее, и себя.
Пока летел на улицу, трубку от уха не отнимал и не мог даже ни единого ее вздоха пропустить.
У самого внутри все узлом свернулось и давило на грудь, да так, что дышать становилось больно.
Охрана его удивленными взглядами проводила и сразу давай боссу набирать. Гадство.
Да плевать.
Он подкоркой чувствовал, что слезы эти не из-за разбитой чашки, пусть она хоть самая любимая будет. Из-за него. Довел. Безразличием своим и неопределенностью. Ему самому сейчас в сто раз хуже.
Потому что ее боль, ее печали давно стали важней и ощутимей, чем его собственные.
– Ром...
– он застыл посреди улицы, пытаясь в прохожих найти ее черты. Ветер продувал до костей, а он в одном костюме, - Давай прекратим. Прекратим и забудем. Я так не могу... Я... мне плохо, так не должно быть.
Вот теперь уже точно конец. Конец света. У него, кажется, мир под ногами рухнул, земля ушла из-под ног и не оставила опоры.
Ее голос дрожит. Уже не из-за слез, а из-за боли, которую он успел причинить. Тем своим молчанием, когда неожиданно призналась. И тем, что он так и не нашел в себе сил сказать, как она ему дорога.
Он дышать не мог. Сказать ничего не мог. У него задрожали руки и даже в глазах на миг потемнело.
– Юль, не бросай...
– но говорил уже в пустоту, послышались гудки.
Набрал номер повторно, но телефон выключен.
Этой девушке решительности и терпения не занимать, да. Но у всех есть предел и ее, кажется, пройден.
Она шагала ему навстречу столько, сколько могла и сколько позволяла гордость. Но мысли-то она читать не умеет.
Ему проще нарушить закон, убить человека или искалечить. Но взять и сказать: «Я без тебя не могу жить» -это невыполнимо.
Было, минуту назад.
Тихие шаги за спиной, и теплая куртка наброшена на плечи.
– Что стряслось?
Брат остановился рядом, цепким взглядом зацепил и лихорадочно блестящие глаза и побледневшее лицо.
– Я только что ее потерял.
Ромке не нужно было называть имя, Ибрагим и так про Кареглазку знал все, начиная от даты рождения и заканчивая табелем успеваемости, уровнем официальной зарплаты и подработками
Мужчина внимательно смотрел на младшего брата, и все больше склонялся к мнению жены: совсем вырос, стал мужчиной, потому что рядом появилась та, ради которой стоит жить на полную, и по-настоящему.
– Тогда езжай и верни ее обратно, чтоб больше не терялась. Верни ее домой.
– Квартира еще не готова.
– Поживете с нами первое время, потом переберетесь, как ремонт закончишь.
– Она не будет дома сидеть.
– Найдем работу, не вопрос.
– Ей предложили должность в штатах.
– Забабахаем тут научный центр не хуже, пусть только скажет, я в науке не секу, ты ж знаешь.
Этот уверенный тон брата Ромку немного успокоил. Чуть-чуть.
Ибрагим хлопнул его по спине и кивнул в сторону припаркованной машины.
– Иди, ребята тебя в аэропорт довезут, а я пока билеты закажу. Туда один и два обратно.
Часть седьмая
Возможно, это было неправильно: бросать трубку и отключать телефон. Не похоже на Юлины обычные поступки. А тут появилась, не присущая ее характеру импульсивность и резкость.
Она опустилась на пол кухни, посмотрела на разбитую чашку и зажатый в руке телефон.
На душе пусто. Совсем. Оборвала все концы, сожгла мосты, а внутри какое-то отупение наступило.
Не горела больше тоской, грустью и любовью. Будто замерла вся. Кто-то невиданный нажал на «паузу» и все остановилось.
Эмоциональный ступор.
Может, она просто перегорела? Столько времени варилась в необычных новых эмоциях, а когда миновал пик накала, все пошло на спад? Только резко очень. Слишком резко.
Рома заслуживал объяснений, нормальных. Он ведь живой человек и ему от этой самой жизни и так досталось по самое не могу, на три жизни хватит.
Но что-то подсказывало Юле, что этот ее эмоциональный ступор продлится недолго, это просто шок от самой себя, а пройдет пара часов и ей понадобится мягкая подушка и большое ведерко мороженого. Будет реветь и жрать, жрать и реветь. А можно еще совсем разойтись, заедая свою личную трагедию, заказать пиццу, огромную и жутко острую. Ну, чтоб уж совсем, типа помирать,- так с музыкой, хоронить любовь,- так лишними килограммами. Хотя, ей эти самые кило будут очень даже полезными.
В своих душевных метаниях стала похожа на чучело, можно идти на соседнюю кафедру к лечебникам и становиться добровольным анатомическим пособием, а к какому именно случаю, они там сами разберутся.
Сидение на холодном полу может закончиться простудой, так что пришлось вставать. Ноги затекли, да и осколки чашки собрать надо.
Дурацкая чашка. И ей самое место в мусорном ведре.
Юля пыталась бодриться и выглядеть нормальной, хотя, для кого ей в пустой квартире стараться? Она ведь одна.