Будущее не продается
Шрифт:
Эстетические чувства Енисеева, а равно и этические, были оскорблены. От дядьев откровенно пахнуло презренным словом «спекуляция». Он даже не пытался представить их стоящими на рынке с горой грецких орехов на прилавке и канистрами спирта под прилавком, – его начинало подташнивать. К удивлению Енисеева, и мать его, и отец отнеслись к отвратительной метаморфозе, произошедшей с винницким дядьями, как к чему-то само собой разумеющемуся. Но ведь он отлично знал, что родители не любили людей, торговавших на рынках, и частенько поругивали их за алчность и недобросовестность. Почему же теперь они даже не удивились (во всяком случае, внешне)
Енисеев уже в ту пору не мог что-то долго держать в себе и прямо спросил дядьев:
– Вы что – спекулянты?
Станислав и Виктор переглянулись. Вопрос им не понравился. Задай его какой-нибудь другой хлопец, они дали бы ему подзатыльник, и дело с концом, но они слышали, что их племянник – хлопец не совсем обычный и даже предсказал войну в Афганистане.
– А ты знаешь, кто такие спекулянты? – после некоторой паузы осведомился Станислав.
Енисеев был начитанным и любознательным мальчиком. Он без запинки ответил:
– Спекулянты – это люди, наживающиеся на недостаче продуктов.
Молодой Виктор отвернулся, а старшего Станислава, судя по лицу, такая постановка вопроса еще больше покоробила.
– Вот видишь! «Наживающиеся»! – воскликнул он. – А какая же с нашей стороны нажива? В наших краях, знаешь, сколько этих орехов? На деревьях вдоль дорог растут! Бесхозные! Что же им, гнить? А в ваших краях их нет! И у государства не дошли руки их довезти. Пойди, найди грецких орехов в магазинах! А они очень полезны для здоровья. Что же плохого в том, что мы помогли государству привезти их из наших краев в ваши? – Про спирт Станислав благоразумно не упомянул.
– Но вы продаете их за деньги.
– А как же? Я же свои деньги потратил, чтобы купить их гуртом! А перевоз их сюда, по-твоему, ничего не стоит? – Здесь Станислав Васильевич снова слукавил, потому что приехал на казенный счет и за багаж тоже денег не платил. Но он недооценивал маленького Енисеева.
– Я читал, что наше государство, – звонко заявил тот, глядя прямо в глаза Станиславу Васильевичу, – выпускает столько продуктов, сколько нужно человеку. Не больше и не меньше. Потому что наше государство – социалистическое, и у него плановая экономика. Оно не выращивает лишних грецких орехов. Те, что растут вдоль дороги – не бесхозные, а народные, они тоже кому-то предназначены. Может быть, их должны были привезти в наши магазины. Но их нет, потому что какие-то люди забрали их себе, продали вам, а вы их привезли продавать на рынке.
– Да я это к слову насчет «вдоль дороги»! – спохватился Станислав Васильевич. – У нас в садах эти орехи растут! А то, что в садах – личная собственность! Советское государство разрешает продавать на рынке продукты с собственного огорода!
– А спирт тоже с собственного огорода?
– Да что ты знаешь за спирт? Спирт… – Но дядька осекся и эту чувствительную тему развивать не стал. Побагровев, он уставился, как бык, на племянника и выпалил: – Да ты что: решил, что мы враги советской власти?!
Енисеев не отвел глаза.
– Да, вы враги советской власти, – тихо ответил он и добавил вдруг: – Потому что губите ее и гибнете сами.
Еще секунду назад он не предполагал, что скажет так резко, и уж совсем не думал пророчествовать. Это получилось как-то само собой. И удивительное дело: дядьки, вместо того, чтобы поставить зарвавшегося племянника на место, почему-то отвели глаза в сторону, и лица их приняли
– А очереди – это как?
– А что – очереди?
– Ну, если человек имеет кое-какие деньги и готов заплатить на рынке побольше, чтобы не стоять в очередях? Некогда ему, допустим? Кто-то же должен ему предоставить такую возможность?
– Да! – обрадовался поддержке брата Станислав. – Очереди! Партия сказала, что очереди со временем исчезнут, но сразу, как видишь, это не получается. Значит, и мы зачем-то нужны?
– Нет, не нужны. Если партия сказала, что не будет очередей, то сказала неправду.
Станислав Васильевич словно поперхнулся. К такой постановке вопроса он был не готов, хотя в глубине души, наверное, был согласен с племянником.
– Как так – неправда? Ты же сам говорил! Про социализм и прочее.
– При социализме цены низкие, – значит, всегда будут очереди. Государство рассчитывает, что человеку нужно, скажем, две пары ботинок в год, а кто-то пойдет и купит три или четыре. А кто-то, может быть, возьмет десять и повезет продавать в другие края, как вы грецкие орехи. А это значит, что где-то будет не хватать ботинок, и за ними люди встанут в очередь.
– И при коммунизме будут стоять? – поинтересовался Виктор.
– Конечно. Если существуют очереди, когда товары продаются за деньги, то тем более будут, когда их станут выдавать бесплатно. Ну и что? Людей на земле становится всё больше, невозможно им дать всё сразу и без очередей.
Енисеев не помнил, чем кончился тот разговор (кажется, в комнату вошли родители), и не знал, действительно ли дядьки были среди тех, кто погубил советскую власть. Но он знал, что Виктор через несколько лет спился, работая охранником товарных поездов с «бормотухой», и умер вскоре после развала СССР. Станислав, выйдя на пенсию в «незалежной» Украине (а пенсию украинское государство назначило ему в 54 гривны), ни сил, ни здоровья заниматься негоциями уже не имел и умер от рака. Неизвестно, напророчил ли им их судьбу Енисеев, но мелкий бизнес при социализме им точно счастья в жизни не принес.
Позднее Енисеев относился к очередям не столь спокойно, как в детстве, когда он в них почти не стоял. Но в целом, надо сказать, очередей на его долю выпало немного, поскольку во взрослую жизнь он вступил уже при капитализме. И вот однажды суждено ему было вернуться в социализм. Он зашел в большой супермаркет купить какую-то мелочь. Найдя то, что ему нужно, Енисеев пошел к кассе и наткнулся на длиннющую очередь. Так бывало и при капитализме, если другие кассы почему-либо не работали, но, поглядев по сторонам, Енисеев с удивлением убедился, что все шесть касс супермаркета работали и ко всем стояли такие же огромные очереди – преимущественно из пожилых людей. Вяло размышляя, уйти ли ему или продолжать стоять, он вдруг услышал такую знакомую по «перестроечным» временам, но совершенно невозможную в рыночные времена фразу: «Отпускаем только по две в руки!». По очереди волной прокатился недовольный ропот. Енисеев тоже с неудовольствием поймал себя на давно забытом желании советского человека взять чего-нибудь больше, чем «по две в руки». Он поглядел в корзины и тележки стоявших перед ним людей и увидел в них… пачки обыкновенного рафинада. У Енисеева возникло ощущение, что он попал в провал во времени. Он недоуменно спросил стоявшую впереди бабушку: