Будущего нет
Шрифт:
В общем, молодые люди от прогулки набрались только хороших впечатлений.
Тема убийства руховцев всплыла лишь вечером, когда супруги остались в своей комнате одни.
– Сержик, как ты думаешь, их нашли?
– Конечно. Еще утром.
– И что теперь делать? Тебя же будут искать!
– Положим, не меня, а неизвестного. Отпечатков пальцев я там не оставил. Разве что следы кроссовок, в которых уеду очень далеко буквально через девять дней. Плюс там имеется одна деталь, которая наведет на мысли об уголовной разборке.
Алена помолчала, вспоминая, потом глянула большими, хранящими испуг глазами:
– Как страшно ты их убивал! Сержик, я ничего… но это было очень страшно. Быстро, даже профессионально. Как будто делал опасную, но привычную работу – ни одного лишнего движения.
– Это и есть моя работа, милая. Я офицер, и меня всю жизнь учили убивать врагов. Они были не только нашими врагами, вооруженными бандитами, но и врагами моего государства. Ты знаешь, что за нож я захватил? Хочешь взглянуть?
Жена нерешительно кивнула.
Черная удобная рукоятка, никелированная гарда. На рукоятке орел, сжимающий в лапах венок со свастикой. Обоюдоострый длинный клинок. Клеймо фирмы-производителя и вытравленная готическим шрифтом надпись: «Meine Ehre heisst Treue».
– СС. Фашисты. Потомки тех, с кем сражался мой дед. И сами такие же. Ты это понимаешь?
– Да.
Осторожно взяв у мужа кинжал, девушка отметила:
– Тяжелый. И страшный. От него словно смертью веет. Выбросим?
Отобрав оружие, Сергей отрицательно качнул головой:
– Ты знаешь, рука не поднимается. Боевой трофей. Боевое оружие. В руке сидит, словно влитой. И кажется, что помогает в бою.
Вздохнув, он посмотрел на текст:
– Интересно, что тут написано?
– «Моя честь называется верность».
– Ого! Ты знаешь немецкий?
– Инга учить заставляла. Читаю неплохо.
– Молодец. А я в школе и училище английский учил.
Сергей повторил:
– «Моя честь называется верность». Нет, Аленушка, оставлю у себя. Мало ли как жизнь повернется? Не возражаешь?
– Да, Сержик. Поступай, как ты считаешь правильным. Я всю жизнь буду тебя слушаться. Всегда. Чтобы ни случилось.
Оставшиеся дни они гуляли по городу, купались в Днепре, посещали непривычно изобильные магазины. Закупившись консервированными южными деликатесами, отправили домой на Север пару посылок. В одной из них убыл и трофейный кинжал.
Еще насладились великолепными голосами артистов филармонии, сходили на концерт Софии Ротару, в общем, культурная программа удалась. К поющим фонтанам, правда, так и не добрались. Зато на выходные съездили с семьей отца за город. Родственникам Натальи в селе принадлежали два дома. Рядом полным ходом шел капитальный ремонт третьего – уже батиного.
– Вот тут, сынку, и обоснуюсь. Кабанчика заведу, хозяйство… Но не раньше, чем выйду в запас. Как, одобряешь?
– Так точно, товарищ генерал!
– Добре. Как
– Очень.
Кивнув, отец продолжил:
– Есть у меня задумка перевести тебя после Севера сюда, на Украину, к себе поближе. Как глядишь на это дело?
Сергей вспомнил разрушенный коттедж, пламя над телом жены. Неужели это должно произойти здесь, на Украине? Нет, он теперь предупрежден, и в том доме они не поселятся. А мысль у отца хорошая:
– С удовольствием, папа.
На самолет их отвезли все на той же отцовской служебной «Волге».
Напоследок Сергей все-таки завел разговор о творящемся в государстве. Построжев лицом, отец ответил:
– Сынок, генсеки приходят и уходят. Хрущ вон тоже успел дел наворотить. И где он сейчас? Горбачев не пуп земли, найдется и на него управа. А порядок навести плевое дело. Мне батальона хватит, чтобы весь Киев построить. И так по всей стране. Гарнизонов у нас много, и воевать они умеют. Уразумел?
– Уразумел, батя.
Очень хотелось верить. Верить и надеяться. Ведь будущего еще нет?
***
Проклятое будущее заявило о себе двадцатого августа, когда Александров в программе «Время» увидел выступающего с танка «Понимаешь». Ельцин Борис Николаевич. Бодрый и целеустремленный. Сознательно несущий СССР смерть.
Потом, вместе с последней надеждой, беспомощно рассыпалась вялая попытка спасения страны вождями ГКЧП. Язова на пост министра обороны поставили не напрасно – давние подозрения Сергея полностью подтвердились. В том сборище путчистов вообще никто не производил впечатление решительного, способного на поступок человека. И окончательный удар Союзу нанес беловежский сговор. Восьмого декабря великой страны, государства, которому приносил Присягу курсант Александров, не стало. Все, это конец. Впереди только агония.
***
Беда не приходит одна. Пятого января девяносто второго, когда Сергей готовился убыть на железнодорожную базу в очередную командировку, Алене пришла телеграмма от деревенских тетушек. «Инга плохом состоянии. Срочно приезжай».
С отпуском для жены помог Михаил Иванович, и Аленка улетела.
Мрачный, погруженный в тяжелые мысли, Сергей сидел в купе за столиком и невидяще смотрел в черное окно под неумолчный стук вагонных колес.
Как и когда-то, они задержались в пути и попали в отстойник возле Свердловска.
Прикинув расклад, Александров решительно направился к начальнику эшелона:
– У меня рядом умирает родная тетя, заменившая мать. Через сутки я вернусь.
Это была не просьба – ультиматум. Подполковник дал согласие.
Ан-24 донес офицера до города, который раньше ассоциировался только с радостью. Теперь впереди ждало горе.
Сергей сначала даже не узнал в высохшей, с желтоватой пергаментной кожей старушке когда-то бодрую, подтянутую, строгую Ингу. И только взгляд серых глаз остался прежним.