Будяк
Шрифт:
В хвосте колонны резко ударил винтовочный выстрел, конвойные немцы что-то прогалдели и стихли.
–Прими, Господи, убиенного раба твоего,.. и упокой его…душу…во веки веков…Опять полицаи, сволочи, кого-то из раненных добили.
Шедший рядом с Будяком незнакомый лейтенант зло сплюнул и внимательно заглянул ему в глаза. На его изрядно засаленной гимнастерке кубари с петлиц были спороты, однако на побелевшей от солнца ткани четко выделялись темно-зеленые квадратики.
Подведя колонну к дамбе, конвой ее остановил.
Офицер,
– Десять минут на водопой и отдых, Павловский! Десять минут! Объявите им их задачу, сроки и условия! Окружите всю дамбу охраной. Да! И не стреляйте вы пленных просто так – это имущество Рейха, они все находятся на учете!
Павловский, сухой коренастый полицай средних лет, гладко выбритый, с серого землистого цвета лицом, устало взойдя на небольшой холмик, вытер мокрую шею черной пилоткой, воткнул ее за ремень и заорал неожиданно густым низким басом:
– Колонна, слушай мою команду! Стой! Садись! Объявляется десять минут отдыха и…водопой! Перед вами дамба, разрушенная большевиками! Но она нужна победоносным танковым дивизиям Вермахта для дальнейшего продвижения их …к Кавказу! У вас чуть больше суток времени, к завтрашнему вечеру эта дамба должна быть восстановлена! И для вас это будет означать хороший обед, отдых и просто, жизнь! В противном случае всех вас ожидает расстрел! Я понятно говорю?.. Через десять минут по моей команде – разобрать лопаты, носилки и работать! Хорошо работать, скоты! При приближении к охране на десять шагов, они стреляют без предупреждения!
Будяк, зачерпнув котелком воды, степенно, жмурясь, с нескрываемым наслаждением, отпил несколько глубоких глотков, крякнул, чуть усмехнувшись, и передал котелок лейтенанту. И пока тот пил, он, поглядывая в сторону охраны, негромко проговорил:
– Вы бы, товарищ лейтенант, спороли и петлицы, от греха…Наши-то не сдадут, а вдруг подкинут какое пополнение…Так оно спокойней будет.
Тот бережно передал котелок Гордиенко, примостившемуся тут же, вытер рукавом потрескавшиеся губы и почерневшими заскорузлыми пальцами ловко поотдирал с воротника своей гимнастерки красно-рыжие петлицы, незаметно забросив их в камыши. Будяк, тем временем уже, с чуть заметной улыбкой наблюдая, как Гордиенко через силу, без особой охоты, цедит теплую, и от того противную прибрежную водицу, пробормотал себе в густые рыжеватые усы:
– Ишь ты…, гляди, вода ему не такая! Вот нас в прошлом годе как загнал фриц в окружение под Киевом, и наткнулись мы, пятьсот с лишком голодных мужиков, в потемках на кобылу дохлую, уже с душком! Во-от. Комиссар полка строго всем запретил даже глядеть – то в ту сторону! Так, вроде, и не брал никто… Да только как полк прошел, так от той кобылы ребра голые одни только и остались! Он как. –
–Ротный… старшина Будяк ! Вы , товарищ лейтенант, часом не верующий?
– Старых! – лейтенант поднял серо-белые глаза, – там , где я был , старшина, все стали верующие,– тихо и внятно сказал в ответ. И, крепко пожимая ладонь старшины, тихо добавил:
– Рвать надо отсюда. Иначе здесь мы и останемся.
–Да я и сам побывал кое-где… Иной раз вот и правда, что рука сама тянется перстами ко лбу… Я в тридцать третьем годе, первый раз когда призвался, так попал на флот , в подсплав. На первых « Щуках» служил. Салагой зеленым еще был… Вот там-то впервой и помолился от души. А до того , прямо скажу, гиблого случая, ни-ни, куда там , комсомол одним словом ! А насчет рвать,– перейдя уже на полушепот, воровато озираясь, сказал быстро:
– Есть тут соображения… Ночью и покумекаем.
…Когда уже после захода солнца изнуренные, еле волочащие ноги , пленные по команде старшего полицая, Павловского, прекратили работу, подъехали на двух мотоциклах немцы. Они еще утром, оборудовав на холме над дамбой позицию , установили там снятый с коляски пулемет и , усадив возле него двух полицаев, укатили в хутор , километрах в трех от реки. Теперь они, уже здорово подвыпивши, подобрев, привезли кой-какой провиант для русских.
Офицер, в отличие от солдат, был трезв и бодр. Он с недовольным видом подозвал Павловского:
–Вы, Павловский, слишком лояльны к этим …скотам! Я не вижу даже половины готовой дамбы! Завтра к вечеру сюда подойдут уже наши первые панцербатальоны и… что я им предъявлю кроме Вашей грязной рожи?!
– и, не слушая ответного лепета полицая, приказал:
– Ужин для твоих ублюдков отменяется! Всю еду раздать пленным, чтобы они за ночь поднакопили сил. Я вынужден буду завтра снова с утра уехать, поскольку контролирую работы еще и на плотине. Но ровно в семнадцать ноль-ноль, Павловский, я буду здесь! И попробуйте мне только не сдать объект, ваша мамаша в Лемберге будет просто безутешна!!
Красный, как рак, Павловский тут же построил пленных в одну шеренгу:
–Я вам, большевитские сволочи, напомню про Стаханова! Я вас, суки, мать-перемать, заставлю вспомнить ваши… ударные субботники! – и, медленно проходя вдоль строя, бил наотмашь в лицо через одного, отборно матерясь и брызжа слюной. Немцы, стоя в стороне, молча наблюдали за расправой и было видно, что это доставляет им удовольствие .Когда же Будяк, вдруг неожиданно ловко, перехватил занесенный над ним кулак и сжал его в своей ладони так , что полицай вскрикнул, они тут же повернулись и дружно передернули затворы автоматов. Свободной рукой Павловский ловко выхватил из кобуры пистолет и приставил к виску пленного, сбив пальцем предохранитель. Их налитые кровью глаза на миг встретились.
Конец ознакомительного фрагмента.