Шрифт:
Сергей Тимофеевич ГРИГОРЬЕВ
БУЕК
Рассказ
Сергей Тимофеевич Григорьев (1875 - 1953) - выдающийся мастер
детской книги. В сборник входят рассказы о гражданской воине, о
военно-морском флоте и славном военном прошлом нашей Родины.
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Бас-геликон
Плавучий пес
Вмятина
"Служим революции"
________________________________________________________________
Бас-геликон
Трое
Степушка оправился от контузии раньше Хренкова: боцман был куда старше минера... Только у Степушки от удара явилось на его веселом открытом лице какое-то удивление, как будто человек готов воскликнуть: "Вот так штука, ха-ха-ха!" Это была как раз любимая поговорка минера, а между тем все заметили, что с момента взрыва Степушка как будто забыл свою поговорку.
У Хренкова от взрыва сильно болела голова, но он не забыл своей поговорки: "Чисто, как на акварели!"
Боцман любил море и корабли не только в натуре, но и написанные и нарисованные, особенно акварелью; отменно он любил те картины, где "берега и знати нет", только вода и паруса, волна и корабли.
"На корабле должно быть чисто, как на акварели..."
Если команда сработала хорошо, лихо, боцман говорил:
"Спасибо, товарищи, чисто, как на акварели!"
Хренков очнулся на борту тральщика, встал на ноги и ругнулся так, что всех пробрала жуть.
– Откуда песок?
Да, на палубе был морской песок. Его нанесли ногами со шлюпки, а на шлюпку, видно, песок попал со дна морского, когда кошкой искали тело того самого фалгребного, у которого сломалось весло: бедняга сразу, выражаясь морским жаргоном, "пошел к центру земли". Кто-то из товарищей сурово пошутил:
– Хренкову боится доложить, что весло сломалось.
Командир "Пятерки" приказал Хренкову и Степушке идти в лазарет. Степушка, сидя в приемной врача, не смел взглянуть на Хренкова, ему казалось, что он перед боцманом в чем-то провинился. Попробовал все-таки объясниться:
– Вот мы с тобой, Егор Степаныч...
– Чего это "мы с тобой"?
Боцман посмотрел в глаза Степушки так, что тот подумал вслух:
– Лучше бы уж и меня...
– Лишние жертвы убавляют личный состав флота, - сказал Хренков, - не ты, а я на руле был.
– Да ведь весло, Егор Степаныч...
– Весло в вальке сломалось - значит, было с пороком. Опять я недоглядел.
– Пожалуйте, - выглянув из кабинета, пригласил врач.
– Ты иди вперед, - приказал Хренков.
Врач долго выстукивал
Доктор нахмурился и еще внимательнее везде слушал и стучал.
"Положит в лазарет - люли!" - подумал Степушка.
– А тут болит?
– спросил доктор, крепко и больно ткнув Степушку.
Степушка испугался.
– Ох! Никак нет!
– поспешно ответил он.
– Ступай на корабль. Здоров.
– В голове шумит маленько!
– Пройдет!
Степушка поспешно оделся и, выйдя в приемную, фыркнул:
– Вот так штука, ха-ха-ха!
– Пожалуйте, - пригласил доктор Хренкова.
Хренков любил врачебные кабинеты (кроме запаха): тут всегда все блестело и было "чисто, как на акварели". Не хуже, чем на корабле!
Осмотрев боцмана, доктор сказал:
– Придется лечь в лазарет. Надо бы на рентген, да...
– Это к чему?
– строго спросил Хренков.
– Вот тут болит?
Врач нажал еще раз за правым ухом - боцман охнул.
– Боюсь, что есть надлом кости. Дело серьезное, друг!
– Где у меня трещина? В котелке? Да?
Хренков рассердился. Доктор настаивал, и наконец боцман согласился.
– Дозвольте только, товарищ, похоронить братишку с честью.
Доктор подумал и сказал:
Это можно.
Возвратясь на корабль, Хренков ответил на вопрос командира:
– Само собой здоров, товарищ командир!
В отряде шли приготовления к похоронам. Погибших хоронили на Митридате. Рабочих в городе было немного, но все же за гробом шла их тысяча человек. Вместе с командами отряда тральщиков шествие получилось довольно внушительное. Играл сводный оркестр отряда.
Хренкову предстояло говорить речь после командира.
Боцман не понимал, что с ним творится. В голове словно помпа качает. Все ему было противно до озноба. Он оглядел могилы в сухой, желтой с древесиной земле.
"На подобной земле папиросный табак садить, а не хоронить в ней героев", - ворчал он про себя.
Могилы были вырыты неаккуратно и чересчур в квадрат.
"Говорил, положить в одну братскую: вместе на фронтах бились, сообща тралили, вместе погибли, и лежать бы, чувствуя плечом товарищей... Да и море отсюда видно - чисто, как на акварели... Из могилы встану - на море взгляну! "Нет, товарищи, они не встанут, наши погибшие товарищи, чтобы взглянуть на родную стихию!"
Впрочем, последние слова уже не из воркотни себе под нос, а из надгробного слова, когда настала очередь Хренкова. Ворчал он басом, а заговорил, сам того не ожидая, да и всех удивил, - чуть не бабьим голосом. Срываясь с голоса, он продолжал: