Бугатти Широн и Матильда
Шрифт:
Нам хорошо вместе. Вот это мы оба поняли. В постели зашибись как хорошо! Да и так тоже. Я бы смог с Олегом жить. Про это уже думал – чтобы вместе просыпаться, вставать, бриться-мыться. Дальше не думал. На ферму дальше и Олега на трактор? Или по лугам до реки гулять, окрестности Ольховки рассматривать? Представил его за этим делом, такого, как в первый раз увидел, около спорткара. Красивого, независимого, несовместимого с ландшафтом. Не приспособлен он к моей жизни, как Бугатти к здешним дорогам. Увязнет. У него там, наверно, много интересного. И до сих пор не взять мне в толк, за каким
Олег вздыхает глубоко, во сне ко мне тянется, обнимает. Не хочу я никакого завтра, только сейчас!
Но солнцу в небе не прикажешь, проснулись мы – за окном светло.
– Ну что? Встаем? – говорю, а сам противоположное делать, к кровати его собой прижимаю.
– Да, встаем, – отвечает и проводит мне руками по спине, пальцы пробегают от плеч по позвоночнику, ниже, потом ладони на мой зад кладет, сжимает и к себе притягивает. – Ты уже встал.
– А ты другого ждал? – целую его в губы. И сколько же раз я это с ним проделывал? Олег на поцелуй отвечает, но потом мне в плечи руками упирает, разъединяет нас.
– Только этого и ждал. Затем и к тебе приехал. Не с мышкой же трахаться. Но пора мне, Вася… Ехать надо.
Тут же отпускаю его, сажусь на кровати.
– Раз надо – значит, езжай.
Он тоже поднимается, встает.
– Пойду в душ. Ты со мной?
– Если я с тобой – так ты не уедешь, гарантирую.
– Ну… тогда я сам.
Так мы и стоим голые по обе стороны кровати. Картина маслом. Надо сказать что-то важное. После того, что было у нас. Или не надо? Я и про такие дела ни черта не знаю, как оно там принято – после этих дел прощаться. Наверно, договариваться о будущей встрече? Тогда спросить?
– Приедешь еще?
– Если позовешь. Но не раньше апреля.
– В апреле дорогу еще хуже развезет, если дожди пойдут, так что ты лучше мне заранее позвони, я встречу.
– Я еще не уехал, – усмехается он. – Или надоел уже? Спровадить хочешь?
– Нет, не хочу. Это ты говоришь, что пора.
– А у тебя, значит, никаких нет дел?
– Почему? Есть, – говорю честно. И так ясно, что на ферме прохлаждаться не получится. – Но я их отложил.
– Вот и я отложил. – Олег смотрит на меня. А что смотреть? Ждет важных слов? Не умею я говорить их! – Ладно, пойду в душ, – заключает он.
Я остаюсь один на один с моей кроватью. Смотрю на сбитые простыни, примятые подушки. Ночью все понятно было, а сейчас не знаю…
Сели завтракать. Разговор клеится еще хуже. На будущее условиться не выходит – Олег про свои съемки ничего не знает. Это у меня на месяц вперед можно дни по часам расписать. Одно и то же в графике работ. А у Олега все меняется на ходу.
Ну, вот и все. Остается только попрощаться. И тут до меня доходит, что Олег как ко мне доехать не смог, так и выехать из Ольховки у него вряд ли получится. Той дорогой мимо элеватора точно нет, надо в объезд, но этого пути навигатор не покажет.
– Я тебя провожу до трассы, – говорю как решенное дело. И удивляюсь ответу Олега.
– Зачем? Я и сам могу.
– Снова
– Выберусь.
– Вот что споришь? Я же лучше знаю. Другую дорогу тебе покажу, до трассы вместе доедем, а там…
– А там? – Олег начинает злиться. Без повода. Я предлагаю помочь, а он рычит. С чего?
– Ты что на меня кидаешься?
– Я не кидаюсь. Это ты меня выпроваживаешь. А вот сейчас скажу, что остаюсь, и что?
– Не скажешь. – Мне бы и попросить его остаться, самый подходящий момент, а не могу! Язык не слушается. Может, так и лучше? – У тебя своя жизнь – у меня своя.
– Вася! – Олег отбрасывает в сторону куртку. – Почему? Из-за правильности твоей? Стыдно стало?
Вот этого я от него не ждал! Чего-чего, а стыд и не шевельнулся за эти полтора дня. Целая предыдущая жизнь в них вместилась. И одним словом все под корень? Поднимаю одежду, подаю Олегу.
– Марья Ивановна старалась, чистила, а ты раскидался тут. – Олег стоит посреди комнаты, смотрит на меня. Куртку взял – не надевает.
Бл…ть, да что же он такой дурак?! Я же его люблю… Любимый мой дурак.
Толкает нас навстречу одновременно, объятия медвежьи, злые, без нежности. Наказываем друг друга за страх довериться. В постели невозможное творили, а тут… Одно слово сказать боимся.
– Поеду я, Вася. Пора мне. Не сердись… – бубнит Олег, в шею мне носом уткнулся, чисто теленок. Ой дурак… Когда обнимаю – все правильно. Слов не надо – и без них понятно. – Вась, а поехали со мной? – Это что он сейчас сказал?
– Куда? – Целовать его хочу до одурения, а не ехать куда-то.
– В гости ко мне. Я у тебя побывал, а ты у меня – нет.
– А ферма?
– Не убежит. Выходной может быть у тебя?
В Москву, в Москву…
Василий
На протяжении многих лет я выкорчевывал из себя всяческие привязанности. Аленка не в счет – она родная кровь. А вот все остальное ни к чему при той жизни, что я веду. У меня есть сестра и ферма. Все. Остальное вне этих интересов. И любви мне всегда хватало, особенно Аленкиной. По самое никуда! Еще с тех пор, как сестрица моя маленькой девочкой была. Одевать-обувать, сказки на ночь рассказывать. Школа, косички заплетать, уроки учить. Врать, что мама с папой уехали далеко, в экспедицию. И ведь верила долго, пока добрые люди не просветили, что она сирота. Узнать бы кто – придушил бы. Аленка самое дорогое, что у меня в жизни есть. Бывает ссоримся, только не важно это. Я ведь ее люблю. И с этой любовью мне все понятно.
Но что делать с Олегом? Свалился он как снег на голову. Я могу сейчас сказать “нет” и отпустить это от себя подальше. А там, глядишь, и усохнет. С глаз долой – из сердца вон. Буду жить дальше и не вспоминать… Да хватить пиз..еть, Вася! Ничего не забудешь, ни одного взгляда и поцелуя. Огнем выжег он на тебе эту встречу, как тавро на сердце. Опять коровами любовь меряю…
Олег ждет, не торопит меня с ответом. Устал я быть один.
– Выходной? Пожалуй, ты прав. Может у меня быть выходной… сто лет я в Москве не был просто так. Без повода.