Бухарские палачи

Айни Садриддин

Высокие предки эмира — отец и дед — внушали ему: «Ты тень бога на земле! Все живое и неживое в этом государстве принадлежит тебе и только тебе, создано для тебя и только для тебя!» Муллы подобострастно вторили им, ссылаясь на каноны шариата. И потому груда голов, снесенных с его подданных, и куча арбузов, сорванных руками его дехкан, были для него одним и тем же — ничем.

Известно, что самые кровожадные, жестокосердные преступники подвержены мукам совести. Бухарскому же эмиру Саиду Алимхану — бесчувственному, дикому, омерзительному животному — были неведомы движения души, на которые способны даже преступники.

Однако, сравнивая

эмира с животными, мы не точны; более того — мы возводим на них напраслину, ибо несправедливо называть их бесчувственными. Поэтому, пожалуй, правомернее всего уподобить бухарского эмира камню...

Эмир пустился ночью в разнузданный разгул.

А кушбеги Усмонбек пребывал в мире совершенно ином, чем Саид Алимхан: он глубоко погрузился в пучину тягостных, нескончаемых мыслей. Усмонбек раздумывал да прикидывал, как попрочнее закрепиться на посту кушбеги, доставшемся ему всего как двенадцать дней. «В этой должности — ах, она мне милее души! — можно удержаться надолго, а можно быть смещенным с нее мгновенно — достаточно не угодить эмиру или какому-нибудь влиятельному мулле в самой что ни есть малости...

Если случится худшее и меня сместят, что же впереди? Что тогда — участь кушбеги Остонакула, у которого конфисковали имущество, а самого отправили в ссылку; или конец кушбеги Насрулло, убитого вместе с женой, детьми, близкими так жестоко, что вспомнишь и дрожь пробирает?»

Усмонбек задавал себе вопросы, на которые не находил, не мог найти, боялся найти ответы; будущее пряталось от него где-то далеко-далеко, смутное, и ненадежное.

Кушбеги строил планы, замышлял интриги, разрабатывал целую систему самосохранения — и все это во имя того, чтобы удержать, любыми путями удержать за собой пост, должность, власть.

Вопросом вопросов в этой программе кушбеги был — как, чем ублажить эмира и духовенство? Поразмыслив, он решил, что выгоднее всего избрать следующую линию поведения: рыскать и проникать всюду, чтобы заполучить смазливых юношей и красивых девушек для эмира — и не упускать случая лично преподнести их ему в дар. Дабы пополнить эмирскую казну — грабить, вымогать, и приучать к тому и другому своих подчиненных. Если важный мулла утверждает: «Этот человек джадид, а этот — большевик, их надо убить» — отвечать: «И я тому свидетель. Вы правы, таксир [9] , это еретик! Сердце у меня горит от гнева, не соглашается на обычную казнь: негодяя следует разорвать на куски или того лучше — повесить новым способом! Как Вы изволите распорядиться?» Да, важных мулл нельзя сбрасывать со счета. Большие чины при эмирском дворе их, конечно, устроят; к тому же необходимо уравнять их с чиновниками в правах на вымогательства, грабежи и власть над бухарскими подданными...

9

Таксир — господин, обращение к уважаемому лицу.

Эти планы и заботы полностью завладели кушбеги.

Во все уголки Арка проникла тишина; только в одной хавличе, прилепившейся к задней, северной части соборной мечети, разгорелась оживленная беседа. Здесь, в этой хавличе, тоже казнили «преступников», схваченных в мартовские дни, принося их в жертву ради процветания благородной Бухары.

В дворике

В центре хавличи-дворика

находилась виселица; о том, как она устроена, я рассказал уже в одной из предыдущих глав. Дворик опоясывали большие и маленькие камеры, двери которых были заперты на увесистые замки.

В камерах содержались узники; их набили туда битком, и сидели они вплотную прижатые друг к другу, не имея возможности шевельнуться.

Дворик являл собой поистине трагическое зрелище, наблюдать которое было свыше сил невольных его обитателей. На глазах заключенных с утра до вечера палачи вешали их братьев по несчастью, а потом аккуратно, штабелями, складывали тут же их тела; и они, теперь мертвые, без слов предсказывали пока еще живым: «В этот самый час, или спустя час, или не позднее чем завтра вас ждет то же; вы станете тем же, что и мы...»

В восточной части дворика, на просторной террасе были наподобие вязанок дров уложены трупы казненных.

В другом углу террасы сидели на кошме с десяток палачей и пили чай. Они смертельно устали и хотели спать, но они вынуждены были бодрствовать. Ибо в их обязанность входило ежевечерне нагружать на арбы убитых за день, которых вывозили за город.

Хамра-Силач дремал, держа пиалу с остывшим чаем.

— Братец Хамра, чай у вас совсем остыл, опорожняйте-ка скорей пиалу, — разбудил его кто-то из палачей.

Хамра-Силач приоткрыл глаза, зевнул, залпом выпил холодный чай, отдал пиалу соседу и опять стал клевать носом.

Палач принялся тормошить его.

— Братец Хамра! Что это с вами приключилось? Неужели так хочется спать? Потерпите малость! Разделаемся с работой, и все задрыхнем. А пока рассказали бы чего-нибудь.

Хамра-Силач протяжно зевнул:

— Не до побасенок мне! Душа не на месте, голова идет кругом, чувствую себя погано.

— Уморила тяжкая служба? — спросил палач Курбан по прозвищу «Безумец» и попытался утешить Силача:

— Ничего, как-нибудь перетерпим, минуют тяжкие времена... Коли угодите эмиру службой, пожалует он вам какой-нибудь чин. И забудете вы сразу всю вашу усталость.

Пробурчав «служба... служба... эмир», Хамра-Силач сказал:

— Э, в тысячу раз лучше бы нам воровать, как прежде, да грабить, чем служить этому забывшему бога миру.

Глотнув душистого горячего чая из протянутой ему пиалы, Хамра-Силач заговорил громче:

— Я заработал себе кличку «вор», годами прятался от честных людей, не смел показаться на базарах, до последней нитки грабил дома, был грозен на караванных тропах. Но не убивал, не проливал человеческой крови — никогда.

— А кто убил туксаба [10] Абдукадира, землевладельца из Гиждувана? — прервал Хамра-Силача палач Кодир-Козел.

— Ну, я, — согласился Хамра-Силач. — Всякое бывало, иной раз против меня поднимали оружие, не убей я, прикончили бы меня или выдали бы властям... Так я убивал ради собственного спасения.

Хамра-Силач отхлебнул чай, уже успевший остыть, и продолжал:

— Но эмир — пусть сгорит его дом! — окружил себя кучкой мерзавцев и губит этих горемык. Нашими руками льет столько невинной крови! Боюсь, эта кровь падет на нас и принесет нам несчастье.

10

Туксаба — чин Бухарского эмирата.