Букет дурман-травы
Шрифт:
И она поверила ему и, еле держась на ногах, так как самолет развил бешеную скорость, пошла к своему месту.
Пламен и в самом деле взял ситуацию под свой контроль. Он пообещал вырубить Геннадия Львовича, если тот не успокоится. Грубо? Да… Зато подействовало. Старик, испугавшись рукоприкладства, тут же затих. Пламен влил в него приличную дозу коньяка, и Геннадий Львович немного успокоился.
– Вы уж меня извините, друзья! – начал он оправдываться. – Я не знаю, что на меня нашло, просто обуял дикий страх.
– Предупреждать
Но старик ничего не мог с собой поделать. Он весь трясся, руки его были холодными как лед. Глядя прямо перед собой в одну точку, он что-то шептал побелевшими губами. Пламен купил ему еще коньяка, и еще, но Геннадию Львовичу почему-то это совсем не помогало. Алкоголь уходил в него, словно в сухую землю. Старик все никак не успокаивался, забрасывая Пламена и Астру вопросами:
– А мы точно не падаем? А мотор ровно гудит? А самолет ровно летит? А мы не накренились вбок?
– А сушей можно было добраться? – спросила у Пламена Астра.
– Пятьдесят шесть часов поездом, по-моему, не знаю, никогда не ездил, всегда только самолетами летаю.
– Надо было нам лететь, а Геннадия Львовича погрузить в поезд, и встретились бы уже в Болгарии, – сказала Астра.
– Да кто же знал…
Астра сидела у прохода, Пламен у иллюминатора, а между ними несчастный старик, смотрящий в одну точку. Но они спокойно говорили о нем в третьем лице, потому что профессор все равно ни на что не реагировал. Складывалось впечатление, что он умер. Только редкое икание говорило о том, что Геннадий Львович еще жив.
Когда самолет пошел на посадку, Астра еле сдержалась, чтобы не закричать от боли, потому что Геннадий Львович с такой силой вцепился ей и Пламену в руки, словно от его физической силы зависело, откроются шасси или нет. И шасси открылись, и они благополучно приземлились.
– Слава тебе господи, все закончилось! – выдохнула Астра.
– Геннадий Львович, выходим. Мы приземлились, – обратился Пламен к старику, освобождаясь от его цепкой хватки и потирая запястье.
И тут на профессора подействовал весь выпитый им алкоголь разом. Словно градус спиртного тоже пребывал в настороженности и ждал, когда коснется земли.
Геннадия Львовича резко повело в сторону, и он упал бы, если бы Пламен не поддержал его. Ноги перестали слушаться профессора, и молодому человеку пришлось взять его на руки и так и нести, как ребенка, к выходу… Замыкала шествие «хорошей компании» Астра с подбитым глазом. Проходя мимо оторопевшей стюардессы, Геннадий Львович неожиданно загорланил песню о тоске по матушке России.
– Нас ни одно такси не возьмет! Когда он уже утихомирится? – забеспокоилась Астра.
– Мы поедем на моей машине, – сказал Пламен и водрузил профессора на чемодан Астры. – Сидите здесь! Я скоро.
Когда Пламен вернулся, Геннадий Львович, свернувшись калачиком на чемодане,
– Успокоился, – отметила Астра.
Его занесли на заднее сиденье большого черного «Мерседеса» представительского класса. Пламен помог сесть Астре на место рядом с водителем, погрузил вещи в багажник и сел за руль.
– Ты сам поведешь? – спросила она.
– Да, я просил мне только машину в аэропорт пригнать. Ну что же! В путь!
Автомобиль выехал со стоянки аэропорта, и Астра с интересом принялась смотреть в окно.
– Я обязательно покажу тебе страну, когда будет возможность… Я живу рядом с морем, это так здорово. Ты сможешь плавать и загорать сколько угодно.
– Расскажи мне поподробнее, что со зрением у твоей сестры? Если это возможно, конечно, – попросила Астра.
И Пламен рассказал ей об этом редком заболевании, когда у человека весь мир в одночасье стал серого цвета.
– Надо же… Это даже представить невозможно, – удивилась Астра.
– Небо серое, море серое, люди серые. Это ужасно! Особенно когда ты был нормальным человеком и знаешь, чего лишился. Как вот жить и не радоваться цвету? Мне как художнику это вообще жутко представить! А ведь сестра тоже прекрасно рисовала, у нее был талант несомненно… – грустно сказал Пламен.
– И теперь она не может рисовать? – задала Астра глупый вопрос.
– Нет, она все равно рисует… По памяти. Она же помнит, каким должно быть небо, какой трава… Вот и пытается воссоздать картину в цвете.
– А как? – спросила Астра.
– Тебе, видимо, сильно по голове досталось. Я подписываю ей краски. Читать-то Роза умеет.
– Ой, и точно. Что-то туплю я совсем. Подписываешь… Интересно… Ну конечно! И получается?
Пламен не отвечал. Астра не решилась прервать его молчание. Наконец Пламен заговорил:
– Рисует… Но понятно, что не все получается. Рисунки очень яркие, неестественные, словно детские… Не получается ни полутонов, ни размытости… Она же не может смешивать краски и смотреть, что выходит. Но мы ей этого не говорим… не хотим расстраивать ее. Роза и так в депрессии.
– Это понятно.
– Я говорю сестре, что она пишет очень талантливо и красиво, я не могу сказать ничего другого, Роза этим живет…
– Я понимаю, – ответила Астра, наслаждаясь видами из окна.
– Ты осуждаешь меня? – спросил Пламен.
– За что?
– За то, что обманываю сестру? Но ведь это ложь во спасение. Или надо опустить ее на землю?
Астра задумалась.
– Трудно сказать. Я не Господь, чтобы советовать в таком вопросе. С одной стороны, вреда никакого нет… Наоборот, это стимулирует девушку к жизни… Но если обман раскроется, ей будет больно, это точно.
– Я оберегаю ее. Розе нельзя нервничать, иначе она вообще зрение потеряет. Ты не можешь подыграть мне? – покосился на нее Пламен.
– В чем?