«Букет» на приеме
Шрифт:
— Как они друг к другу обращались?
— Никак. «Ты» да «ты».
— Чью-нибудь кличку, фамилию, город — ничего не упоминали?
— Нет…
Входит Томин и Борис Петухов.
— Сами или по вызову? — проницательно спрашивает Томин Кирпичова.
— Сам.
Знаменский протягивает протокол.
— Читается с увлечением, — удовлетворенно заключает Томин, пробежав записи. — Приметы-приметы… Ребята подготовили кое-какие материалы по связям Санатюка. Собралась небольшая портретная галерея. Попробуем?
Томин уводит Кирпичова со словами: «Пойдемте, покажу вам
Петухов слегка «под градусом».
— Сашка на меня прямо как по компасу вышел. Ловок!
— Вы тоже ловки, Борис Афанасьевич.
— Все вы мне комплименты…
— Это не комплимент. Это обвинение.
— Обвинение?.. — моргает Петухов водянистыми глазами. — То есть… в чем же?
— Во лжи.
— Простите… Пал Палыч, кажется?
— Да, Пал Палыч. И, кстати, — не Сашка, а Александр Николаевич Томин. По крайней мере в этих стенах.
— Не понимаю я, про что речь?
— Ох, понимаете, Петухов, преотлично понимаете…
Трещит телефон. Знаменский с досадой снимает трубку.
Звонит ему начальник узла связи.
— Меня посетил ваш сотрудник, — говорит он, — и попросил проверить некоторые… Ага, вы в курсе. Так вот я счел нужным сообщить предварительные данные. Возможно, этого окажется достаточно…
Пал Палыч слушает, записывает столбиком несколько чисел и складывает листок пополам.
— Вы правы, этого достаточно. Огромное спасибо!
Курит Пал Палыч мало — с усталости иногда или, как сейчас, чтобы унять возбуждение. До чего же кстати пришлись «предварительные данные» из узла связи!
— Как родители, Борис Афанасьевич? — любезно обращается он к Петухову.
— Слава богу, оживают!
— Придется их допрашивать в ближайшие дни.
— Я подготовил, — вздыхает Борис.
— Догадываюсь. А искового заявления, часом, не написали?
— Вообще-то, написал. Не знаю, все ли по форме… — Он достает заявление.
Знаменский кладет его на стол между собой и Борисом.
— Даже так… — усмехается он.
Борис беспокойно ерзает.
— Будем подшивать в дело? Смотрите, подшить недолго. Когда нас прервал телефонный звонок, мы беседовали о лжи.
— Да, что-то странное… Вероятно, вы истолковали в каком-нибудь смысле, какую-нибудь фразу…
— Хотите, чтобы я назвал вещи своими именами? Прозвучит довольно грубо.
— До чего вы ко мне переменились, — в смятении бормочет Петухов. — Вот хоть заявление — то сами велели, а сейчас…
Петухов тоже хватается за сигарету, выкуривает в несколько затяжек, комкает заявление и сует в карман.
— И что же теперь будет? — едва слышно спрашивает он.
— Надеюсь, вполне банально: преступники будут задержаны и изобличены.
— Что… уже на след напали?
— До чего на вас похоже! То строчите филькину грамоту — авось у грабителей что обнаружат и отдадут вам. То рады, чтобы их не поймали, лишь бы избежать огласки. Да, напали на след.
— И на суде все выплывет?..
Он вздрагивает от скрипа двери: возвращаются Томин с Кирпичовым.
— Что посеешь, то и пожнешь, Борис Афанасьевич. Ложь дает злые всходы… Извините, должен закончить допрос.
Поняв, что
— Ну, Саша!
— Один есть! — словно козырную карту, Томин шлепает на стол фотографию.
— Который сзади сидел, — говорит Кирпичов.
Знаменский жестом предлагает ему стул и тихо разговаривает с Томиным в стороне.
— Кличут просто и скромно: Николай Петров, — сообщает Томин. — Около года как из заключения, прописан в Туле.
— Чем славен?
— Квартирные кражи. Сейчас наши звонят в Тулу. А что это Борис поплелся на ватных ногах?
— Отдельный разговор, — Знаменский подсаживается к столу. — Давайте, Кирпичов, еще раз, но уже подряд и с самого начала. Тут всякое лыко в строку.
Кирпичов собирается с мыслями:
— Ну, значит, получил я заказ. Пришло время подавать, связался с диспетчером, она отвечает: «Не могу дозвониться пассажирам, занято. Пожалуйста, говорит, поезжайте так, люди старые, очень просили не подводить…» Я считаю, те двое нарочно трубку сняли, чтобы трезвон не мешал. Ну, значит, являюсь. Около дома никто не ждет. Пошел в квартиру. Звоню раз, звоню второй — не открывают. Наверно, думаю за музыкой не слышат. Постучал кулаком. Стою. И чудится, кто-то по ту сторону есть, но молчит себе, посапывает… Эх, тянуло меня от той двери прочь! Уйти бы — и порядок.
— Когда они наконец отозвались, Артем Степанович?
— Когда я про такси сказал. Сообразили, что человек посторонний, хозяев не знает, можно голос подать. «Не кричи, говорят, шеф. Сейчас решим». «Гур-гур, — по-тихому, а потом мне. — Валяй в машину, спускаемся». Видно, все главное они уже… обтяпали.
— Вы с ними по пути разговаривали?
— Вначале немного пособачился. «Гони на Преображенку». А у меня спаренный заказ: «Петуховых доставить на Арбат и рядом, со Смоленской, забрать следующих пассажиров. На Преображенку, говорю, не с руки. Задний на дыбы: «А ну, трогай!» — и обложил, конечно. Вот, говорю, история! А обещали тихих старичков. Тут толстый ухмыльнулся: «Приболели, говорит, наши старички, пусть полежат». Погано так сказал… Короче, едем, и зло меня берет. Везу блатных лбов, времени в обрез, заказ на Смоленской горит. И подпер момент — понял, что дело не чисто.
— Почему поняли?
— Не знаю. Что помню — все ваше. Сочинять мне теперь… — он разводит руками.
— Хорошо. Поняли, смекнули, уловили. Важно, что уловили правду. Дальше?
— Дальше махнул на красный свет. Жду свистка — свистка нет. Проворонил начальник. Превышаю скорость — опять ничего. Качусь как заколдованный.
Томин хмыкает.
— Знаю, что непохоже. Но так. Попробовал сунуться под знак, который недавно повесили…
— Вы хотели, чтобы вас задержали?
— Ну да. Выложу свои сомнения, пусть решают. А толстый вдруг уставился на меня: «Чего ты, говорит, шеф, вытворяешь? Так недолго прав лишиться!» И все мои нарушения перечел по пальцам. Выходит, между собой перебранивались, а тем временем все до тонкости замечал. Шофер он! Простой пассажир не заметит.