Букет
Шрифт:
ИГОРЬ. Я умоюсь схожу,вспотел…
ГЕОРГИЙ. Ты молодой, не обижайся, что учу. Плохому не научу. Меня жизнь научила, на собственной шкуре. Копейка рубль бережет. Скупой платит дважды. То есть, деньги надо беречь, но не до такой степени, понимаешь? На нужное дело можно и не жалеть. Можно все отдать. Я вот баб люблю. Много перепробовал. Еще больше хочу. Не жалею на это дело. За деньги – пожалуйста! Хоть с артисткой какой —пожалуйста!
ИГОРЬ (достал полотенце из чемодана). А зимой тут где умываться? Тоже на улицу идти?
ГЕОРГИЙ. Она рукомойник сюда переносит, в коридор. Фекла-то. За зиму
ИГОРЬ быстро прошел на улицу, умывается под рукомойником в саду. МИНЯ рыдает на крылечке. ГЕОРГИЙ выскочил на улицу, пошел к воротам.
МИНЯ. Гоша, а она приехала…
ГЕОРГИЙ (остановился). Кто приехала?
МИНЯ. Галя. Она моя вторая жена будет. Эту похороню, ее возьму. Давно хочу. Приглядываюсь. Только бы не повесилась она, не успела бы, как та…
ГЕОРГИЙ (испуганно). Приехала? Приехала? С животом?
МИНЯ. Нет. С чемоданом.
ГЕОРГИЙ. Здесь? Здесь?
МИНЯ. Спит. Час, как приехала.
ГЕОРГИЙ (молчит). Кончилось лето, кончилось…
Стукнул по перилам крыльца, быстро пошел к воротам. ИГОРЬ умылся, идет на крыльцо. МИНЯ улыбается.
МИНЯ. Сядь со мной, а? Я тебе что-то расскажу.
ИГОРЬ. Мне идти надо.
МИНЯ. Насидишься, как посадят.
ИГОРЬ. Кто меня посадит?
МИНЯ. Сумки будешь ему таскать – посадят. Сядь, сядь здесь.
ИГОРЬ сел рядом на крыльцо.
Вот, думаешь, почему я плачу?
ИГОРЬ. Не знаю. Плачь. Кто тебе… кто вам мешает.
МИНЯ. Нет, я тебе… вам расскажу. Я себе представил вот, что хороню жену.
ИГОРЬ. Жену?
МИНЯ. Нету у меня жены. А вот представил, что была бы если. И если бы я хоронил бы ее. И как бы я плакал, плакал. (Смеется). У гроба стоял бы, целовал бы ее, в могилку землю кидал бы и плакал бы. Хороню ее, хороню вот ее, а она – повесилась…
Вышла АНЯ, идет к рукомойнику, она в халате, с полотенцем в руках.
АНЯ. Здрасьте.
МИНЯ. Офелия, о, нимфа, помяни меня в своих молитвах…
ИГОРЬ. Здрасьте.
МИНЯ. Ну, слушай. Тебе Георгий сказал, чтобы ты меня слушал, а то тебя мамка с квартиры выгонит? Сказал? Ну, слушай тогда меня. (Быстро-быстро). Было это в сорок втором году. Немцы заняли Киев. Маму мою звали Анной Петровной, вот как Аню нашу…
АНЯ (умывается). И дома отдыха нету…
МИНЯ (еще быстрее). Она была подпольщица. Я был маленький, а помню все хорошо. Была у нас соседка, Вера. Гуляла она с немцами. Она и выдала маму. Она! Сволочь! И доказательство тому имеется. Слушай, расскажу какое доказательство. Маму я видел после ареста один раз, когда их вели на расстрел. Идет она, а с ней еще пять человек, все мужики. Ведут. Она мне как крикнет: «Сыночек, миленький, запомни меня, запомни!» Толпа кричит, все кричат, а я к ней рвусь, рвусь. Видел, как расстреляли.
АНЯ (умывается). Ну, давай, на всю масть выкладывайся перед новеньким…
МИНЯ (схватил ИГОРЯ за руку). Нас из дома выгнали, всю семью, вещи наши собрали, забрали. И вот, слушай, как я узнал, что это она, Верка-соседка, мою маму выдала. Иду я по улице, а она с офицером-фашистом под руку. Идет она в мамином платьи! Увидела меня Верка и стала оглядываться, оглядываться… А платье я узнал, крепдешиновое, зеленое платье. Так я долго-долго за ней шел, а она все оглядывалась, оглядывалась, оглядывалась… Пацан был ведь, двенадцать лет мне стукнуло тогда, а помню все до последней капельки.
Молчание.
АНЯ (умылась, вытерла лицо). Ну, а теперь скажи, Миня, сколько тебе лет сейчас? Скажи молодому человеку, а то он сидит – бледня-бледней, побелел от страха. Ну?
МИНЯ. А сейчас мне, Аня, сорок лет, первый годик идет…
АНЯ. Ну вот то-то и оно, что первый годик. А вы, Игорь, грамотный, так посчитайте. Маму его расстреляли, это ж надо такое придумать! А в саду кто там сидит? Начитался книжек… Обострение у тебя осенью, что ли, черти дери, собираешь все в кучу, пугаешь людей… Тут сама дурой станешь с вами… (Рассердилась, ушла в комнату).
ИГОРЬ. А вы в каком году родились?
МИНЯ. В пятидесятом, что ли…
ИГОРЬ. А война когда кончилась?
МИНЯ. В семьдесят втором, что ли…
ИГОРЬ. Ну, я пойду тогда, ладно? (Быстро ушел в свою комнату, переодевает рубашку).
МИНЯ (сидит на крыльце). У-у,гады… Никто не верит… (Перебирает в руках цветы). Синий листочек, красный, желтый… На могилке жены хорошо будет смотреться. Повесилась, надо же… Я ведь помню – было. Было! Со мной, ну? Не приснилось ведь мне? Нет, не приснилось. Было. (Бормочет). С тем, со мной. А сейчас я – тут. Это я? Или не я? Желтый листочек на могилку ей… А там был кто? Не я, что ли? Я, я, я… Красный вот на могилку. Дураки, запутали… Это я? Или не я тут сижу? Ну? Кто скажет мне? Зеленый, желтый. Молчат, дураки.
АНЯ была на кухне, прошла в коридор, постучала в комнату к Игорю.
АНЯ. Можно? Вас ведь Игорем зовут?
ИГОРЬ. Да. Заходите. (Вскочил, спрятал рубашку в чемодан).
АНЯ. Я дверь оставлю, а то у меня чайник там убежит. У нас варить нельзя, а чайник можно. Порядок такой. Чтоб не сгорел дом наш. Не сгорит. Вы, гляжу впечатлительный, молодой. Я вас в курс введу. Раз вы новоприбывший. Этот Миня – он чокнутый. Поняли?
ИГОРЬ. Что-то не похоже… Так говорит, что…
АНЯ. Да я тоже иной раз думаю, что придуривается больше, работать не хочет. (Шепотом). Его ублажать надо. Фекла, хозяйка – выгонит нас и все. Надо слушать его. А вы видали, как его слушать-то? Да его кто послушает – у всех глаза по восемь копеек делаются. Его из всех домов в округе гонят. И от детей гонят. Как болезнь насылает. Наговорит, наговорит, потом снится все это. Такая правдивая чешуя вот эта вот, что он говорит. И от детей его гонят. Он девочкам под платья заглядывает, идиот. Но при Фекле с ним говорите. Она любит. Вот, видите, как приходится жить, всякую погань ублажать, а что сделаешь?