Буккакэ в Амитвилле

Коллектив авторов

За хвостом – два немецких истребителя. Сейчас начали местами меняться. Немец хитер, пытается точно за хвостом Ли-2 держаться, не будет же стрелок по своему хвостовому оперению бить. Истребитель открыл огонь. Кто-то в салоне вскрикнул от боли. Командир самолета стал уклоняться в сторону, пытаясь уйти с линии огня. И перед Михаилом открылся мессер. Упустить момент нельзя! Держа перекрестье кольцевого прицела на истребителе, Михаил нажал на спусковой крючок. Немного качал стволом по вертикали. Летчик спереди защищен бронестеклом и мотором, но винтовочная пуля ШКАСа может пробить масляный или водяной радиатор. На это был расчет Михаила. Наверное, всадил в цель половину ленты. За мессером появился белый дым, а скорее – пар из пробитого радиатора. Истребитель ушел в сторону. Его место занял второй и принялся стрелять из пушек по моторам Ли-2. Дошло

до пилота, что пока тянут моторы, Ли-2 будет лететь. На капоте левого крыла Михаилу хорошо видны разрывы снарядов. От капота полетели куски. Мессер обнаглел, подвернул вправо, попав в прицел ШКАСа. Очередь, еще одна. Михаил видел, как трассы попадали по фюзеляжу, потому что на три обычных патрона приходился один бронебойно-зажигательный, и его красноватая трасса была хорошо заметна. Немецкого пилота стрельбой разозлил. Тот стал стрелять по стеклянной башне. Один снаряд разнес железный переплет, осколки стекла впились в лицо. Михаил спрыгнул с подвесного сидения, свалился на пол салона. Сверху сильно дул ветер. Посмотрел на турель, а колпака воздушного стрелка нет, и встречный ветер врывается. Еще одна пушечная очередь по мотору. Запахло горелым, появился черный дым. Немецкий офицер запаниковал:

– Мы горим! Мы все погибнем! Я не хочу!

– Заткнись! – приказал Храмцов. – Подохнешь, и ладно!

Через окна правого борта показалось яркое пламя. Мотор проработал несколько секунд и встал. А немецкий истребитель не отстает. Перестроился влево и по левому мотору из пушки короткими очередями стал стрелять по два-четыре патрона. И левый мотор заглох, винт замер. Стало слышно, как свистит ветер в турели воздушного стрелка, в рваных отверстиях пробоин в дюралевом фюзеляже. Парашютов нет ни у кого, даже у членов экипажа. А пламя из правого мотора почти до хвоста дотягивается. Падает скорость, а с ней и высота. Михаил пополз к хвосту самолета. Там лежат сложенные чехлы моторов. Забрался на них, ухватился за какую-то ручку. А в салоне в живых только двое: немец и Храмцов. Остальные лежат неподвижно, тела залиты кровью. Немец истошно закричал.

– Сука, из-за тебя все! – заорал старлей.

И в это время самолет упал на деревья. Не вертикально, а под пологим углом. Все же пилот был жив и до последнего старался спасти если не машину, то экипаж и пассажиров. Ломая деревья, которые смягчили удар, самолет проделал просеку, разваливаясь на куски. Сначала оторвались крылья, потом хвостовое оперение, фюзеляж развернуло, перед глазами Михаила мелькнули, как в калейдоскопе, небо, деревья, трава. Удар о землю и тишина.

Сознания Михаил не терял, но был оглушен. Мозги осознавали ситуацию, а тело лежало недвижимо и как будто отдельно от сознания… Попробовал пошевелить руками, потом ногами. Больновато, но вроде конечности слушаются, двигаются. Уже хорошо! Переломов нет, а ушибы и раны заживут, дай только время. Поднялся, ухватившись за ствол молодого деревца. Постоял, пока перестала кружиться голова. Потом пошел к разломанному фюзеляжу: если кто-нибудь остался в живых, надо помочь. Фюзеляж при ударе о деревья и землю разломился на три части: хвост, кабина и пассажирский салон. Кабина деформирована сильно, она приняла удар на себя. Оба пилота и штурман мертвы. Михаил забрал их документы. К хвосту не подходил, там сидений нет, да и тел не видно. В салоне мертвые тела одно на другом. Из экипажа – бортстрелок и механик, еще разведчики и пленный немец. Задержался Прилучный, хотя это было опасно. Немцы наверняка засекли место падения и выслали поисковый отряд. И каждая минута промедления могла кончиться перестрелкой с непредсказуемым результатом.

У всех собрал документы. Фальшивые солдатские книжки разведчиков сжег. На них есть секретные знаки, и немцы не должны знать, что наши разведорганы их разгадали. А документы механика, бортстрелка и пленного немца сунул в карманы, затем стянул с плеча Храмцова командирскую сумку, открыл. Пакет здесь, сложенный вдвое. Годится! Ремешок сумки перебросил через плечо, поправил автомат.

Вдалеке послышался звук моторов мотоциклов. Надо уносить ноги! Сначала пошел, потом побежал, ориентируясь по деревьям, на восток. Голова слегка кружилась, слабость тоже была, конечно, но терпимо, терпимо. Главное – дело сделать!

По его прикидкам, до передовой километров тридцать. Правда, немцам показываться опасно. Мундир изодран, в пыли, погоны старшего солдата, а сбоку командирская сумка, положенная офицерам. Подозрительно!

Несколько километров

по лесу шел, потом наткнулся на ручей и метров пятьсот прошел по нему. Если у немцев собака-ищейка, она потеряет след. Затем ручей в сторону отвернул, а вскоре кончился и лес. Пришлось залечь и наблюдать. Посмотрел на часы. Казалось, что с момента, как напали на гостиницу, прошла вечность. А на циферблате – только семь пятьдесят.

Впереди луг, за ним, километра через два, начинается лесной массив. Но днем через открытое пространство идти опасно. Как в подтверждение его мыслей из леса, что впереди, вышли три человека. Из-за большого расстояния не видно, есть ли на них форма, имеют ли оружие? Они могут быть партизанами, полицаями, немцами из карательных батальонов. Местным жителям немцы под страхом смертной казни запрещали ходить в лес. Но как без этого? Хворост для печки набрать, ягоды-грибы для прокорма. А еще для связи с партизанами. На хуторах и в малых деревнях все свои, никто к немцам не побежит докладывать, все равно известно будет, и предатель получит свою кару.

В большие села немцы ставили старосту из чужих, иногда из местных, злых на советскую власть.

В помощь старостам придавали двух-трех полицаев. Как правило, это были дезертиры из Красной армии либо бывшие уголовники, освобожденные немцами из тюрем. Абсолютно аполитичные, им бы пожрать досыта да напиться до бесчувствия, покуражиться, чувствуя безнаказанность. Многие старались набить карман, снимая с сельчан обручальные кольца или нательные крестики из серебра. И если в начале войны часть населения, особенно из западных районов Белоруссии, Украины и Молдавии приняли немцев как освободителей, то потом начало зреть недовольство. Местные коллаборационисты считали, что немцы предоставят им автономии, – и глубоко ошиблись. По плану «Ост» немцам люди с оккупированных территорий нужны были только как рабы, а все земли, особенно украинские черноземы, должны были быть поделены между немецкими колонистами. К тому же столько населения, сколько было на этой части СССР, немцам не было нужно. Поэтому планировалось большую часть либо на работы в Германию отправить, либо уничтожить. В первую очередь евреев и цыган, а потом, разумеется, коммунистов, инвалидов, психически больных.

Но эти, из леса, на полицаев не похожи. Пробегут немного и ложатся, осматриваются, явно не хотят быть обнаруженными. Полицаи вели бы себя свободно. Да и когда троица приблизилась, на рукавах не было видно белых повязок. Но и оружия не видно. Партизаны оружие собирали на местах прошедших боев, иной раз тяжелое вооружение – станковые пулеметы, минометы, иногда даже пушки небольших калибров, размеров и веса, чтобы вручную перетаскивать можно было. И несколько снарядов. Можно выстрелить по карателям, пушку бросить и убегать. Позже на оккупированных территориях партизаны создадут целые районы, свободные от немцев, где восстановят советскую власть с ее законами.

Вся тройка двигалась прямо на Михаила. Когда до них оставалось полсотни метров, он крикнул по-русски:

– Стоять! Оружие на землю, если есть!

Сам спрятался за ствол дерева. Вдруг с перепугу начнут стрелять? Тем более на Михаиле немецкая форма. На мужиках из леса – потрепанные ватники, гражданские черные брюки заправлены в солдатские сапоги. Мужчины встали, деваться некуда, коли обнаружены.

– Руки поднимаем! И повернемся вокруг, чтобы я видел.

И это приказание послушно выполнили. Лица бритые, у партизан обычно бороды. Городские жители? Тогда вопрос: что они здесь делают? Либо… Михаил вздохнул. Возможные варианты: полицаи, вынюхивающие расположение партизанских отрядов, либо наша дивизионная разведка. Но они чаще в армейской форме, а не в гражданском, да еще при оружии, автоматах трофейных. Они легче «папаш», как называли фронтовики ППШ. Да еще звук стрельбы немцев не насторожит. У ППШ темп стрельбы почти в два раза выше, чем у МП 38/40. У «папаши» тысяча выстрелов в минуту против шестисот у немца.

– Один – ко мне!

Переглянулись, вперед вышел самый возрастной, лет сорока. Близко подошел, Михаил из-за дерева вышел. Рука мужчины к карману брючному метнулась, а Михаил уже автомат на незнакомца навел.

– Остынь, если не хочешь умереть. Кто такие?

– Местные, из деревни.

– А в кармане у тебя что?

Замялся мужчина.

– Вытащи оружие и брось.

Наличие оружия у гражданского – расстрел на месте. И двое сзади пытаются незаметно, пока Михаил первым занят, избавиться от оружия. Один выбросил револьвер вниз, наступил на него ногой.