Булат
Шрифт:
– Сказано было довести тебя до Литовских земель и тут убить, а вину на Казимира [56] свалить.
Карниз с пылающей занавеской свалился на пол. За слюдяными оконцами послышались крики – пожар, пожар!!!
– А еще чего?
– Да ничего, Афоня, говорю ж, не знаю я. Отпусти скорее. Сгорим! – заверещал дьяк.
– Какой я тебе Афоня, пес шелудивый?
– Извини, извини, – заелозил дьяк. – Сдуру я.
56
Казимир IV Ягеллон – в то время великий князь Литовский.
– Значит, так, – задумался ненадолго Афанасий.
Трофимка вскочил, сдирая с плеч загоревшийся плащ., оступился и, упав назад, ударился головой об оконную раму. Наружу посыпался слюдяной дождь. Ворвавшийся ветер еще больше раздул пламя. Не помня себя, Трофимка сунулся в узкое окно, проскочил.
– Значит, так, – повторил Афанасий, проводив Трофимку взглядом. – Не будет, чую, мне тут жизни. И ты от меня не отстанешь, и другие все. Да и возвращаться в Тверь незачем, не ждет никто, – свободной рукой он полез за пазуху. – Вот тебе книжица, всем, кто спросит, будешь показывать и говорить, что погиб, мол, Афанасий сын Микитин, тверской купец. Сгорел вместе с домом. А прах по ветру развеяло, так что и искать смысла нету. Понял? А все, что от него осталось – только книжица. Живым-то он бы
– А куда пойдешь-то? – против воли заинтересовался дьяк, хотя огонь уже подбирался к самым полам его темных одежд.
– Может, обратно в Бидар подамся, к мулле. Может, там Мехмета найду, вдруг он уже шахом стал. А может, и в Эфиопию отправлюсь, куда звали. Я там в почете большом – князь я там. Чего ты на меня так смотришь, будто людей тех знаешь? Подслушивал или донесли задним числом?
– Донесли, – соврал дьяк.
– Ясно, – кивнул Афанасий. – Короче, сам я пока не ведаю, да и дело не твое песье. Твое дело всем рассказывать, что помер я и сгорел без остатка. Понял? Клясться тебя заставлять не буду, все равно ничего святого для тебя нет.
На втором этаже что-то с грохотом обрушилось. Вниз слетел огромный сноп искр. Запрыгали по полу веселые головешки. Один из воинов зашевелился, Афанасий не глядя пнул его в висок носком сапога. Тот снова затих. Повернулся к дьяку, тряхнул его для острастки.
– Ну?!
– Понял, как не понять. Да отпусти уже, зад припекает!
– Да иди уж, – Афанасий брезгливо отбросил от себя дьяка. – И своих вытащить не забудь, – молвил он на прощанье, – а не только о своей шкуре думай.
Взял за шкирки Степана и Гридю и поволок к двери. Откинул засов, спустил их с крыльца, положил на влажную траву и затерялся средь бегущих на пожар с баграми и ведрами.