Булатный перстень
Шрифт:
Меж тем небо затянуло тучами. Пошел мелкий дождь, и Ероха чертыхнулся — промокнуть ему вовсе не хотелось. И тут же свершилось чудо — ноги принесли Ероху к дверям дома Ржевских как раз в тот момент, как у них остановился экипаж и отворилась дверца.
Бывший мичман не знал сенатора в лицо, но как-то догадался — такое тонкое, умное, большеглазое лицо кому попало принадлежать не может. И кинулся наперерез с криком:
— Господин Ржевский, стойте!
— Кто вы, сударь? — спокойно спросил Алексей Андреевич. —
— Я отставной мичман Ерофеев, к вашим услугам, — отвечал Ероха. — Я должен просить вас о некоторой помощи…
— Двух копеек вам достаточно?
Голос Ржевского был холодно-снисходителен.
— Да нет же, сударь, я не желаю денег! Я прошу лишь уделить мне пять минут!
— Любопытно. Особа, не желающая денег. Хорошо, взойдем в сени.
В сенях Ржевский снял треуголку и отдал лакею. Лакей, видя, что этот странный человек — хозяйский гость, протянул руку за головным убором, но Ероха эту руку отвел. И тут же на отцовский голос выбежали дети.
— Стойте, не подходите к гостю, — велел им отец. — И вы, сударь, к детям не приближайтесь. Говорите, что надобно, и уходите.
Ероха растерялся. Ржевский, по виду — человек мягкий и спокойный, умел говорить таким повелительным тоном, что захотелось, пятясь, убраться из сеней на лестницу. На помощь ему, сам того не желая, пришел пожилой лакей.
— Ишь, ходят, паршу свою по домам разносят! — негромко сказал он с презрением.
— Да нет же! — воскликнул Ероха. — Нет у меня никакой парши!
И сорвал с головы шапку. Под шапкой был тот самый сизый череп, уже покрывшийся черной щетиной.
— А чего башку обрил? — спросил лакей. — Дозвольте, барин, спустить прощелыгу с лестницы!
— Господин Ржевский! Выслушайте, христа ради! — и Ероха бухнулся на колени.
— Тут не богадельня и не приют для умалишенных, — отреагировал на это Ржевский. — Выставь его, Савелий!
— Господин Ржевский! Я принес вам письмо от Корсакова!
— Как, еще одно?
— Да нет же — то, первое! Господин Ржевский, это письмо ввергло меня в беду, выслушайте, ради бога, только вы можете мне помочь!
— Известно ли вам, как это письмо попало к Корсакову?
— Да! Известно!
— Встаньте. Савелий, уведи ребятишек. Я прямо в сенях с вами и побеседую.
Савелий, выросший вместе с барином, пользовался в доме едва ли не меньшим авторитетом и тут же увел детей.
— Итак, кто отправитель письма?
— Господин Змаевич, что служит на «Дерись» в чине мичмана, — отрапортовал Ероха.
— Отчего оно оказалось у Корсакова? Из его записки я понял, что это какая-то нелепая случайность.
— Не случайность, а я — я во всем виноват, — признался Ероха. — Меня просили доставить это письмо господину Нерецкому, а я… — И он вкратце рассказал свои похождения.
— Теперь кое-что становится ясно, — сказал Ржевский. —
— Да, ваше превосходительство. Я обещал Змаевичу, что передам, и вот… хочу сдержать слово…
— Господин Ерофеев, как вышло, что вы оставили флот?
— Я чуть не спился, — честно признался Ероха, — и меня выгнали.
— Это ж как надо пить, чтобы из флота выгнали?
— Много надо пить…
— И хотите сдержать слово? Впервые за все то время, что на берег сошли?
— Да… Змаевич поверил мне, взял меня на «Дерись», а эскадра без меня ушла…
— Так… Теперь извольте отвечать на мои вопросы четко и без душевных томлений. Что вам сказал Змаевич про это письмо?
— Сказал — надобно доставить.
— Вручил пакет и отправил вас с ним в столицу?
— Да, ваше превосходительство.
— Ни слова о том, что в письме, не сказал?
— Нет, ваше превосходительство.
— И вы сами ни о чем не могли догадаться?
— Нет, ваше превосходительство.
— И ничего не должны были передать Нерецкому на словах?
— Нет, ничего.
— Сказал ли Змаевич, каким должен быть ответ Нерецкого? Просто два слова — мол, получено, — или следует дожидаться записки? Или Нерецкий что-то скажет, а вам следует запомнить?
Ероха пожал плечами.
— Нет, просто велел дождаться ответа.
— И о том, что это двойной пакет, вам также неизвестно?
— Как это — двойной?
— В нем послание, адресованное некому Vox Dei, и при сем послании — особый конверт с бумагами и неким предметом. То есть мне-то достался тройной пакет — ваш друг Корсаков завернул двойной в свою бумагу, приложив записку, и надписал. Но вот в чем беда — отдать вам, господин Ерофеев, послание для Нерецкого я не могу. Не возмущайтесь… и пройдемте-ка лучше в кабинет…
Кабинет Ржевского был невелик, вся его библиотека помещалась в соседнем помещении. Мебель там стояла скромная — два кресла с прямыми спинками, русской работы, обитые темной однотонной тканью, бюро-цилиндр со скромной бронзовой отделкой, аналой для чтения громоздких фолиантов, рабочий стол с красивым бронзовым письменным прибором. На столе был легкий беспорядок — стопка чистых листов лежала веером.
Сенатор усмехнулся, поправил ее, закрыл обе двери, помолчал, прислушиваясь, не ходит ли кто по коридору, и тогда лишь заговорил.
— В пакете были бумаги, которые, возможно, доказывают, что некоторые наши морские офицеры изменили присяге. Поэтому Корсаков и прислал мне его. Поэтому я не могу вам его отдать — дело чересчур серьезное. Я не давал этим бумагам хода, потому что не знал многих подробностей, а спросить у Нерецкого не мог — он еще не вернулся из Москвы. Но он вскоре должен вернуться…