Булатный перстень
Шрифт:
Больше всего удивило Ероху участие в похищении Майкова. Он, зная Майкова как человека достойного, исполнительного, не склонного к баловству, полагал, что этот офицер должен исполнять свой долг на «Памяти Евстафия», а не носиться ночью по столице с сомнительными затеями.
Они преследовали шлюпку до утра, то теряя след, то находя его. Наконец часа два спустя после рассвета стало понятно — похитители пришвартовались к одной из деревянных пристаней Елагина острова, там и остались.
— Черт возьми, — подосадовал Ероха, — Елагин остров ведь — частное
— Остров? — не поверил Ефимка.
— Он всегда кому-то принадлежал. До Елагина, кажись, хозяином был какой-то Мельгунов — остров так и прозывался его именем. А теперь там Елагин строит дворец и разбивает парки. Сказывали, все по-царски, и сама государыня любит к нему в гости ездить.
— То бишь Нерецкого привезли к Елагину?
— Похоже на то.
В сущности, все, что было задумано итальянцем Джакомо Кваренги, на острове уже стояло и радовало глаз. Дворец, глядевший на Каменный остров, возвышался среди цветников и каналов, и его за белизну сравнивали с лилией посреди пышного букета; кухонный и конюшенный корпуса в глубине, три новых павильона в парке, не считая старых, мостики, беседки, гроты были готовы встретить любое количество знатных гостей. Но господин Елагин не унимался — армия землекопов и садовников благоустраивала остров, наращивала саженной высоты земляные валы вдоль берегов, охранявшие от наводнений, вот и сейчас, спозаранку, туда везли на плоскодонках какие-то кусты, укутанные в мешковину. Там же, среди кустов, стояли две коровы.
На причалах уже было полно народу — видимо, подрядчики, нанятые Елагиным, имели свой гребной флот, чтобы доставлять камень, кирпич, бревна и прочее, потребное для завершения строительства. Ероха с Усовым, держась в полусотне сажен от причала, видели, как оттуда погнали рыбака, что привез свежую рыбку на продажу.
— Коли Нерецкий там, то надобно туда пробраться, — решил Ероха. — Может, догадаемся, где его запрятали…
— Как же! — разглядывая прекрасный дворец, возразил Усов. — Там закоулков столько — турецкую армию спрятать можно. Ты погляди, какая громадина.
— Так нам не громадина, нам люди нужны. Может, кто проболтается.
— Ты думаешь, они тут ночью торчали и видели шлюпку? — удивился Ефимка. — Нет, тут что-то иное надобно выдумать…
— Вот что. Ты тут останешься, залезешь вон туда, — Ероха указал на холм с беседкой. — Оттуда будешь наблюдение вести. А я единым духом — назад…
— Куда — назад, зачем — назад? Ты ж и не знаешь, куда!
— Ты растолкуешь. Сейчас я тебя высажу…
— Сам высаживайся! Сам и по шее получай!
— Да пойми ты, дуралей, ты на веслах — как… как баба на сносях! — совсем просто объяснил Ероха. — Гребешь кое-как, не в полный мах, криво и косо. Ты и до Васильевского два часа добираться будешь, до Гавани — к обеду приползешь. А я — живым духом!
— Ты умаялся, пока сюда греб.
— Не хочешь оставаться?
— Да что проку! Они тут все друг дружку знают, сразу чужого углядят.
— Не углядят. Сейчас я покажу
Незримая планида в небесах хихикнула, соглашаясь.
Экипаж каждой из трех больших плоскодонок состоял из дюжины гребцов, рулевого, еще какого-то человека, вероятно, руководившего командой. Лодки подходили к причалу, и туда же десятник, а может, старший садовник гнал босоногих мужиков по колено в черноземе.
Ероха скинул кафтанишко, разулся, а чулок на нем и не было, нахлобучив шапку, тоже намокшую в Мойке, он бросил весла и перебрался на нос.
— Подгребай к корме, — велел он Усову. — Убедишься, что на остров попасть очень даже просто.
— Не валяй дурака, христом-богом прошу.
Но Ерохе страсть как хотелось доказать свою удаль. Он не мог забыть, как маленький драчливый Усов сбил его, здорового детину, с ног, и душа жаждала хоть какого реванша.
Он составил диспозицию: незаметно перескочив на плоскодонку, подождать, пока спустят сходни и придут мужики за кустами; взяв на плечи груз, пристроиться к их колонне и дойти по острову до такого места, откуда можно украдкой забраться в беседку. Затем вернуться на плоскодонку, словно бы за новым грузом, и поменяться с Ефимкой, который непременно поймет, как это все просто делается.
Может, так бы и вышло, но Ерохина планида снова вмешалась.
Из двух породистых коров, что привезли на Елагин, чтобы устроить там увеселительную мызу (эту моду завела недавно французская королева, у которой возле Малого Трианона была целая пейзанская деревушка с чисто умытыми и благообразными поселянами, чисто вымытыми и благонравными коровами, которых ее величество собственноручно доила), одна была ангельски кротка, совершенно безразлична ко всему, но вторую водное путешествие взволновало. Когда ее свели на сушу, она взбрыкнула и начала скакать, целясь рогами в тех самых людей, кто о ней в плавании заботились.
Ероха как раз оказался в процессии босоногих мужиков, переносивших на берег растения. Он взвалил куст в мешковине на плечо и шел, придерживая его рукой. Никто не опознал в нем чужака, и несложный замысел должен был увенчаться успехом. Усов, отплыв, наблюдал за процессией, и нужно было, чтобы он поверил в успех затеи.
Но проклятая корова сбила с ног женщину, что направлялась к плоскодонке с большой корзиной и не успела отбежать с коровьего пути. Как на грех, Ероха оказался поблизости.
Он не был рыцарем без страха и упрека, словно французский Баярд, но сидело в нем нечто, неподвластное даже зловредной планиде. Окажись под рукой палка, — Ероха прогнал бы корову палкой. Но у него был лишь куст на плече, довольно большой куст, вместе с земляным комом при корнях, чуть ли не в пуд. Вот этим кустом он и треснул, подбежав, корову по дурной башке, прогнав прочь ошалевшую скотину.
— Сука! — услышал он. — Очумел?!. Барское добро погубить хочешь?!.
Дальше началось то самое, что приготовила планида. За Ерохой погнались с намерением поколотить его палками и вышибить зубы.