Бульдог
Шрифт:
— Пить, — слабым голосом произнес больной. Настолько слабым, что расслышать, что там прошелестел голосок юного императора и не понять.
— Ась?
Растерянно пролепетал один из холопов. Ну точно, Васька. Он уж как-то переболел оспой и медикус его определил ухаживать за Петром, потому как хворь ему не страшна. А ничего, повезло паразиту, только две отметинки остались, одна на подбородке, а другая на виске. Вот бы и мне так. Лучше бы вообще гладкий лик остался, но это пустые мечты. Так пить-то ему дадут иль нет?
— Пить, — чуть громче
— Пить? Пить! Свет наш солнышко, Петр Алексеевич. Радость-то какая!
Все четверо разом бросились к постели, рухнув на колени и потянув к нему руки. Холопы, рабы, люди бесправные и подневольные, но именно они искренне и от чистого сердца оплакивали его горькую судьбу. Это их слезы, роняемые на его чело, привели в чувство обеспамятевшего. Знать, все же есть те кто любит его всей душой. Обидно, что это не те, кому он так щедро раздаривал свою любовь, но и радостно, потому как есть те кому он дорог по настоящему. Народ русский, великий, могучий, многострадальный и сердобольный.
— Васька, шельма. Ты пить-то дашь? — Голос крепчал на глазах, хотя все так же и оставался слабым и тихим. Но как говорится — смотря с чем сравнивать.
Пить все же поднесли. Не холодная вода, как он надеялся, а теплый сбитень. Ну да оно и понятно, кто же холодное подаст больному-то. Но вот теплый сбитень… Его пить либо горячим, либо холодным, а вот так… Не то. Впрочем, нечего нос морщить, ведь полегчало же, и голос куда как крепче стал. Вот и ладушки.
— Вы чего ревете-то?
— Дык, государь батюшка ты наш, тя уж соборовали. Думали помер.
— А вы чего тут?
— Дык, обряжаем тебя, Петр Алексееевич.
Василий с готовностью отвечал на все вопросы. Остальные только кивали, продолжали осенять себя крестами и плакали. Вот только слезы это были слезами неподдельной радости. Он это знал точно, и от этого понимания по груди расплывалось тепло, а тело наливалось силой. Есть зачем жить! Есть ради чего бороться! Пусть все лицемеры, но народ его любит от всего сердца.
— Что же, раз так, знать долго жить буду.
— Век живи, на радость нам, Петр Алексеевич.
— Стой. Кха, кха, кха, — не вынеся резкого окрика, тут же закашлялся Петр.
Спохватившаяся было и подорвавшаяся молодка, в просторном сарафане, встала как вкопанная, опасливо обернувшись к постели с больным. Весь ее вид указывал на внутреннюю борьбу. С одной стороны она стремилась как можно быстрее принести радостную весть о том, что царь батюшка не умер вовсе. С другой, не могла ослушаться приказа. А вид страдающего подростка побудил еще и к тому, чтобы призвать медикуса, который смог бы облегчить страдания, по сути совсем еще мальчишки.
— Никто отсюда не выйдет, — наконец отдышавшись, произнес Петр. — Дайте подумать малость.
Итак. Нужен ли он кому живым? И не захотят ли его придушить, раз уж и соборовать успели? Нет. Это вряд ли. Долгоруковы те должны вцепиться в него мертвой хваткой. Остерман? Умен зараза, того веса не имеет, но все же кое-что может. Ему куда
Значит, Долгоруковы. Только они смогут обеспечить его безопасность. Но только и среди них, нужно уже сейчас сеять раздор. Больно много силы взяли. А как женится император на Катьке ихней, так им и вовсе равных не станет. Опять будут им помыкать, направо и налево. С чего начать?
— Василий, призови ко мне Ивана Долгорукова. Только тихо призови. Не говори, что я опамятовал. Дай глотнуть, — пара глотков теплого сбитня, смягчили горло, и подступивший было кашель так и не вырвался наружу. — Как сделать сам сообрази, да только чтобы только он.
— Все понял, государь. Все исполню. Не изволь сомневаться.
— Ступай. А вы… Смените мне рубаху. Мокрая и противная.
Его успели переодеть и протереть вспревшее тело, так что навалившийся зуд в язвах немного унялся. Не прошел окончательно, куда там, но хотя бы не так докучает и на том спасибо. Пару раз подступал кашель и все остывающий сбитень уже не так помогал, но выпускать кого-либо из комнаты за горячим, он и не подумал.
Он был уверен, что нужно все сделать быстро, а главное неожиданно, чтобы никакая зараза не успела подобраться. Может и зря все это. Может и не умыслит против него никто. Но лучше перестраховаться. Появившееся ощущение, что он один посреди вражьего стана, никак не хотело отпускать.
Наконец в спальню вошел недовольный и взвинченный Иван. Ванька, фаворит и друг сердешный, собутыльник и соратник в делах увеселительных. Совсем недавно, он уже предал своего царственного друга, отдав на растерзание своим родным, а может, он всегда делал все на благо семьи и свое, личное, благо. Ладно. Иных все одно нет.
При виде взирающего на него осмысленным взглядом государя, Иван встал как вкопанный, ноги заметно подогнулись и он едва удержался от падения, отшагнув назад и опиревшись о стену. Хорошо хоть Василий, оказался сообразительным парнем, следуя за Долгоруковым, успел закрыть дверь.
— Тихо Ваня. Не шуми. Ни к чему это.
— Государь. Петр Алексеевич. Слава тебе Господи. Прямо камень с души, — скорее выдохнул, чем произнес Долгоруков, истово осеняя себя крестным знамением.
Хм. А ведь похоже не врет. Неужели и впрямь так сильно переживал, что пошел на поводу у родственников? А может просто играет, пытаясь вернуть расположение? Очень может быть. Как впрочем и то, что дела для его семьи, а значит и для него лично, оборачиваются не самым лучшим образом. Оживший же император, выступит гарантом их безопасности и сохранения влияния. Своя рубаха, как известно, ближе к телу. Ладно. Поглядим.