Бульдожья схватка
Шрифт:
Охранник вопросительно обернулся. Ситуация была рисковая, но Петр решился кивнуть, подтверждая ее слова, хотя слыхом не слыхивал ни о каком «дипломате». Он просто чувствовал, что это не покушение. Решительно не похоже…
— Здравствуй, — сказала она ровно, подойдя к Петру. — Они так и будут тут торчать?
— Ребята… — Петр недвусмысленно, властно повел рукой.
Охранники после короткого колебания подчинились, отошли в самый конец коридора, к огромному, во всю стену, окну, за которым величаво текла сероватая, широченная Шантара.
— Бережешься? —
— Приходится, — серьезно сказал Петр. — Стреляют-то всерьез.
— Да, я телевизор смотрела… — Она присела в соседнее кресло, потянулась к его сигаретной пачке.
Торопливо поднеся ей огоньку, Петр спросил:
— Случилось что-нибудь?
Он уже примерно представлял, кто перед ним — никаких особых ребусов, очередная Пашкина любовница, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться…
— Смотря с какой стороны смотреть… — сказала женщина с той же, что и во время телефонного разговора, тоскливой усталостью. — Может, ничего и не случилось, а может, все…
Как бы там ни было, ни малейших истерических ноток в ее голосе не чувствовалось, а это уже кое-что…
— Полина… — произнес он в пространство, так, словно и не к ней обращался.
Следовало удостовериться — вдруг она все-таки никакая не Полина?
— Что? — тут же отреагировала она.
— Объясни, наконец, что стряслось, — сказал Петр. — У тебя был такой голос…
Она молча курила, потом аккуратно погасила окурок в старой керамической пепельнице, не глядя Петру в глаза, сказала:
— Так удачно получилось… Я тебя не видела целых три недели.
— И что?
— Я от тебя освободилась, — старательно уводя взгляд, тихо произнесла Полина. — По-моему, освободилась наконец… По крайней мере, набралась смелости разорвать все к чертовой матери…
Петр помалкивал — как и надлежало в его положении. Не зная подробностей их отношений, лучше помалкивать с умным видом…
— Что ты молчишь?
— А что прикажешь говорить? — пожал плечами Петр. — Если уж ты «набралась смелости», вряд ли удастся остановить…
— А ты хочешь меня остановить? Вернуть? — прищурилась она с вызовом. — Что-то не похоже. Правда, у тебя на физиономии скорее облегчение читается…
«Угадала, — мысленно поаплодировал ей Петр. — Он, может, и пытался бы тебя остановить, но я-то не он. И решительно не представляю, каким чудесным макаром уговорить тебя вернуться к Пашке, потому что ничегошеньки о тебе не знаю. Кроме одного — какое-то время ты с „маэстро Пабло“ активнейше сотрудничала…»
— В общем, я ухожу, — выпалила она, то ли ободренная его молчанием, то ли разозленная. — Совсем. Это уже окончательно.
"О женщины, вам имя — вероломство… — процитировал он мысленно классика.
— О жены. порожденье крокодилов. Уходить-то ты уходишь, решиться-то ты решилась, но тебе чертовски хочется, чтобы разрыв произошел в полном соответствии с вековыми канонами — скандал, долгая перепалка, выяснение отношений".
— У тебя кто-то
— Представь себе. Нет, ну почему ты сидишь с каменной рожей?
— Милая, мы же цивилизованные люди, — сказал Петр, ухмыляясь про себя, — слава богу, выяснение отношений лично его ничуть не касается…
— Ты серьезно? Вот так, спокойно, благословишь?
— Полина, у меня дел невпроворот, — сказал Петр ус гало. — И хлопот, и неприятностей. Мне бы не хотелось тебя терять, по человек-то ты взрослый, если решилась и все взвесила — что тут скажешь?
Полина, прикурив новую сигарету, всматривалась в него с тягостным подозрением, словно ждала подвоха. Петр молчал, старательно изображая всем своим обликом доброжелательный нейтралитет, хотя, признаться, ему было чуточку смешно. Ситуация скорее водевильная — никаких особенных сложностей, никаких напрягов…
— Ты на себя не похож, вот что, — сказала Полина. — Положительно, не похож. Другой человек.
— Это плохо?
— Это удивительно.
— "Ведь это же просто другой человек"… — тихо пропел он. — А я — тот же самый… Я — тот самый, Полина. Это ты стала какая-то другая.
Полина сделала две последних затяжки, на сей раз примяла окурок в пепельнице уже не столь утонченно:
— Паша, если бы я верила в чудеса, сказала бы, что это не ты — двойник, копия, непонятно кто…
Петр чуть не оглянулся на охранников — нет, слава богу, не слышат, она говорит тихо. Да и услышали бы — что изменится? Мало ли что может наплести экзальтированная дамочка, взбрыкнувшая любовница, явившаяся объявить о разрыве на вечные времена? А вообще-то, она молодец. Первая и единственная пока что подметила неладное…
— Полина, тебе не кажется, что это отдает каким-то детством? — пожал он плечами. — Двойники, копии…
— Ну… — сказала она почти жалобно. — Может быть. В голову лезет жуткая ерунда… Я-то думала, ты начнешь бегать по потолку… Что, авария и легкая травма головы так меняют человека?
— Выходит, меняют.
— Может, ты и фотографии отдашь? «А голосок-то дрогнул, — отметил Петр. — Точно, завела кого-то. И, как водится, хочет все забыть».
— Бога ради, — пожал он плечами. — И негативы тоже. Поиграли и хватит. Я запамятовал номер твоего кабинета, уж извини. Напомни мне, завтра приедет кто-то из них, — он мотнул головой в сторону бдительно замерших охранников,
— отдаст все…
— Шестьсот пятнадцатый, — выпалила она, не рассуждая.
— Вот и прекрасно. Завтра. Это обещание он собирался выполнить честно — что поделать, Пашку придется попозже поставить перед фактом. Вряд ли что-то удастся склеить, это полный и окончательный разрыв, по ней видно.
— Как-то не по себе, — озадаченно призналась она. — Так и тянет…
— Сцену устроить? — понятливо подхватил он. — Не стоит, Полина. Потому что это будет бездарная пародия на «Ивана Васильевича». Который меняет профессию. Помнишь, там в самом начале есть нечто подобное?