Бульон терзаний
Шрифт:
«Налево пойдешь – в архив попадешь. Направо пойдешь – совсем не войдешь. Прямо пойдешь – пропадешь», – тоскливо подумал Владимир. Распахнулась дверь с надписью «Заведующая». В предбанник вышел хмурый Павел Петрович. Пот лил с него ручьем, он утирался бумажной салфеткой с монограммой сети японских закусочных.
– Заходите, – подтолкнула Владимира Нина, – и ничего не бойтесь.
Владимир храбро открыл дверь, за которой пропадешь, и шагнул внутрь.
Евлампия Феликсовна Железных, миниатюрная ухоженная дама лет шестидесяти с небольшим, сидела за массивным письменным столом.
– Здравствуйте. Я – Виленин.
– Здравствуйте. Вы садитесь, садитесь. Разговор предстоит долгий.
Напротив стола появился (а может, Владимир его со страху просто не сразу заметил) тяжелый деревянный табурет. Режиссер присел.
В это время раздался звонок стационарного телефона, висящего на стене, за спиной у заведующей. Та привычным жестом сняла трубку, поднесла к уху, сказала, что слушает.
Трубка пробулькала что-то гневное.
– Позовите его, – приказала Евлампия Феликсовна. Владимир вцепился в табурет: сейчас кого-то позовут, и крышка ему. Ну, если удастся выбраться…
– Так, ты почему грубишь Марье Петровне? – тем временем грозно вопрошала заведующая. – Что значит – тупая? Не смей так отзываться о старших. Она – неэрудированная. Значит, расскажи ей про фараонов, а не груби. А вот так. Извинись и расскажи. Ты завтрак весь съел? А если подумать? А если еще подумать? А почему? Ты хочешь летом в турпоход? А ты хочешь, чтоб тебя со скалы ветром сдуло? Тогда – ешь. Через «не хочу». Компьютер выключи и уберись в своей комнате. Я так сказала. Все, позови Марью Петровну. Да, Марья Петровна. Он сейчас все сделает. Конечно. Звоните мне в любое время.
Она повесила трубку и пояснила:
– Внук, понимаете. Пока я была в отпуске, от рук отбился. Няню не слушается. Но вернемся к вам. Расскажите-ка мне про этот спектакль поподробнее. Все произошло у меня за спиной. Я приезжаю, и выясняется, что тут готовится какое-то выступление. Когда я уезжала, был разговор о тим-билдинге.
– Тут я вам мало помогу, – сыграл смущение Владимир, – это все в компетенции начальства. Могу рассказать то, что знаю я.
– Да-да, это я и хочу услышать.
Владимир положил руки на колени, как пай-мальчик, и, ничего не утаив, рассказал о пьесе, о кастинге, об артистах. Евлампия Феликсовна внимательно слушала и делала пометки в конторской книге. Казалось, что мужчина на портрете тоже слушает. И тут раздался новый звонок.
Заведующая прервала Владимира и сняла трубку.
– Слушаю тебя. Да. Ты позавтракал? А если по думать? Опять вывалил кашу в миску Франц-Фердинанду? А ты хочешь летом отправиться в морское путешествие? Хочешь? А если тебя ветром сдует с палубы? Тогда ешь! С собакой погулял? Выключи телевизор и пропылесось палас в гостиной. И перед Василисой извинись. Она не обязана интересоваться
– Еще один внук, да? – заискивающе улыбнулся Владимир.
– Муж, – коротко ответила Евлампия Феликсовна и кивнула на портрет строгого мужчины. – Пока я была в отпуске, отбился от рук. Требует, чтобы медсестра, которая делает ему уколы, разговаривала с ним о международной обстановке. Ну, продолжайте.
Владимир продолжал.
– Значит, спектакль, – подытожила заведующая, когда он закончил. – Мне, по правде, эта идея нравится больше, чем какой-то сомнительный билдинг. Я навела справки об этих тренингах… И о вас тоже. Как я понимаю, ваши заслуги перед отечественным кинематографом изрядно преувеличены? Не тушуйтесь, это останется между нами. Я все понимаю, без саморекламы сейчас никуда. Объясните лучше, что вы сами хотите для себя извлечь из этой истории – кроме денег, конечно?
Владимир задумался. Что он хочет получить от спектакля? Опыт? Впечатления? Надо еще умудриться ответить так, чтобы понравиться этой женщине. И вдруг его понесло:
– Сначала я ничего не ожидал. Думал, вообще не получится. Потом посмотрел на людей, и мне показалось… что мне есть чему их научить, но им тоже есть чему меня научить. И через это взаимодействие мы все вместе… мы создадим… – Он растерялся.
Евлампия Феликсовна сидела напротив, и на лице ее не отражалось никаких эмоций.
– Ладно, создавайте, – вдруг разрешила она. – Да, в этом есть какая-то идея. Я, знаете, очень не люблю имитацию деятельности. Но тут чувствуется здравое зерно. Я распоряжусь, чтобы с вами заключили договор на эти три месяца. Вы приняты.
Она сняла трубку, не оборачиваясь, нажала несколько кнопок и коротко сказала: «Договор с Вилениным надо подготовить. До конца недели».
– Так, – вернувшись к Владимиру, продолжала она, – завтра принесите все необходимые для оформления документы. Я вам сейчас напишу перечень.
– А вы, кстати, не хотите поучаствовать в нашей самодеятельности? – решил схулиганить Владимир, – есть отличная роль. Такая, как бы вам сказать… Словом, Хлестова, свояченица Фамусова.
– Та, что ехала с Покровки и вся растряслась? С арапкой и собачонкой? – уточнила заведующая, не отвлекаясь от списка документов.
– Та самая, – кивнул приятно пораженный Владимир.
– Почему бы и нет? Что ж, могу сыграть. А то у меня за спиной спектакль затеяли, а со мной не посоветовались. Даже не спросили, хочу ли я в нем участвовать!
– Вы украсите! Вы его украсите! – прижимая к груди перечень необходимых документов, кланялся Владимир, отступая к двери.
Он выскочил в предбанник. Там уже переминался с ноги на ногу печальный Горюнин. Обменялись приветствиями.
– Вы не знаете, – тихо спросил Горюнин, – муж ей не звонил еще?
– Звонил.
– Ну, хорошо. После разговора с мужем она всегда на несколько часов добреет, – доверительно сообщил Горюнин. И исчез в кабинете с надписью «Заведующая».
Владимир спустился вниз, изучил список документов, который составила для него Евлампия Феликсовна. Ничего особенного. Все это у него есть, лежит дома, в отдельном конверте.