Бульвар Молодых дарований
Шрифт:
Арканя видит эти мои мучения, и успокоительно лыбится ещё шире. Наклоняется доверительно ко мне.
Да вишь, чувачок… Нам там башли на четверых выписали, соображаешь? Если трое придём – начнут яйца морочить: чего, мол, да как… А так все четверо музыкантов налицо. Гоните, как обещано. Понял?..
Он ещё ближе наклоняет лицо ко мне, и я ощущаю какой-то странный, мясной какой-то, запах его дыхания.
Мы тебе пятёрку отвалим… увещевает меня Арканя… Чтоб не зря хоть вечер отстоял… И потом, в зале там, в Мухинке, барух толпа вокруг нас будет,
Уговорил!..
Арканя видит по моему лицу, что я сдался. И поощрительно хлопает меня по плечу…
Внизу, на булыжнике у общаги, уже стоит такси. «Волга» с зелёным глазком. Арканя, в своём костюмчике с атласными лацканами, кладёт на заднее сиденье футляр с трубой и садится по-хозяйски рядом с водителем. Я, в темносинем пиджачке и чёрных брюках, присаживаюсь на край сиденья сзади, рядом с его трубой. Чувствую я себя неловко. Пиджак тесноват, я его ни разу не надевал после выпускного вечера в школе – а это уже с четыре года. И на такси я, считай, тут ни разу не ездил, в Ленинграде – и случая не было, вроде бы, а уж денег-то и говорить нечего…
А контра… то-есть, бас где?.. спрашиваю я слегка встревоженно у Аркани. Хотя и коню понятно, что бандура таких размеров в такси влезть никак не могла бы.
Он улыбается в пол-лица, обращённых ко мне, своей кошачьей вкрадчивой улыбкой, растягивая губы под хулиганскими жиденькими усами.
Да у них там свой есть… говорит, наконец, Арканя… А нам и лучше. С фабрики «Красная балалайка», наверное… дрова. Но такому исполнителю, как сегодня, страдивари вроде и никчему…
Он хихикает коротко и умолкает.
В большом зале паркетные полы. Могучие люстры свисают с потолка, будто хрустальные ёлки. Явно старинной работы, теперь таких и не делают. В стене, обращённой к улице, прорезаны огромные, почти от самого пола, арочные окна.
Мы деловито, малозаметно проходим сбоку к сцене.
Народу в зале уже полно. Никто на нас не обращает внимания. На сцене, за плотным занавесом, намного тише. Оживлённое жужжание сотен голосов доносится сюда приглушённо. Пахнет пылью.
Сцена маленькая и невысокая. Я вижу у задней кулисы старый большой рояль, массивный и тускло отливающий чёрным глубоким цветом.
В углу громоздится на подставке пузатый желтовато-коричневый контрабас. Я с опаской подхожу к нему, поглаживаю выпуклую мощную деку, трогаю пальцами толстые, туго натянутые струны, берусь рукой за чёрный, шелковистый на ощупь гриф.
И впервые в жизни ощущаю досаду, что вот не сумели папа с мамой в детстве усадить меня за наше старенькое пианино, а сам я ленился, не хотел. Делал луки и стрелы, бегал на секцию фехтования в Дом офицеров, придурок… д’Артаньян недоделанный…
На сцену поднимаются два незнакомых мне парня. С недоумением смотрят на меня.
Да Витька руку порезал, чуваки… объясняет слегка виновато Арканя… А это сосед мой по комнате, свой чувачок, хотя и не лабух. Ну, постоит нам для мебели, за пятёрку…
Парни
Пожимают плечами.
Потом пожимают мне руку и улыбаются чуть насмешливо. Или мне померещилось?.
Да я покажу ему, как держаться за бас!.. успокаивает их Арканя… И чтоб струны так только трогал, для блезиру…
Пришедшие быстро, сноровисто втаскивают на сцену большой барабан с ещё двумя барабанами поменьше, и сбоку со штырём, на котором медные тарелки.
Арканя подтаскивает контрабас поближе к ударной установке и наскоро объясняет мне, как держаться левой рукой за гриф и ездить по нему в обхват вверх и вниз.
Ну вроде как дрочишь его, понял?.. говорит Арканя весело, и облизывает верхнюю губу под усиками.
И тут же объясняет, как пальцами правой слегка прикасаться к струнам, но так, чтобы не извлекать из них звуков.
Так! Встали, чуваки!.. говорит Арканя сосредоточенно и поднимает к губам свою серебряную трубу.
Мы замираем. Саксафонист с маленьким альтом. Ударник с поднятыми почти над головой палочками. И я, судорожно ухватившись за гриф огромного баса, за который мне сейчас хочется спрятаться так, чтоб меня вообще не было видно.
Дальнейшее сливается у меня в памяти в какой-то полутёмный провал. Вот разъезжается медленными рывками в стороны занавес, открывая нас, освещённых безжалостно-ярким светом юпитеров, забитому до отказа студентами залу. Зал я не вижу, просто какая-то чернота за прожекторами, гудящая сотнями голосов, населённая сотнями глаз, и все они смотрят пристально на меня.
Взопрев от жуткой неловкости, я старательно изображаю аккомпанемент. Вожу пальцами левой руки по грифу, отчего огромное тело баса чутко отзывается еле слышным ворчанием, а сами струны повизгивают обмотками из тоненькой проволоки. Пальцами правой я чуть прикасаюсь к струнам в центре выпуклой деки, и струны ощутимо вибрируют, им будто не терпится зазвучать.
Иногда Арканя быстренько оглядывается на меня и ободряюще подмигивает. Но мне почти не становится легче. Мне стыдно. Мне кажется, что весь зал упёрся взглядами в меня, и все видят что я обманщик и самозванец…
Наконец, под одобрительные аплодисменты и смех из почти невидимого зала Арканя объявляет перерыв. Гаснут юпитеры.
Пошли, чувачок!.. говорит мне Арканя успокаивающе… Тут у сцены все барухи собрались в кучу, бери навыбор. Да поставь ты бас'a туда в угол, на подставку. Пошли!..
Он тянет меня за рукав. Я неловко иду за ним в зал.
Народу здесь столько – яблоку негде упасть. Девчонки в юбках в обтяжку, до половины ляжек длиной. А то и короче. В фигурных капронах. Ресницы густые и чёрные от туши – каждый глаз будто сороконожка. Под глазами синие тени. Волосы взбитые зачёсаны у многих по шаблону «Я у мамы дурочка».
Правда, не у всех.
Парни тоже стиляжные. С зачёсами. Брюки в дудку. Туфли на каучуке. Короткие, куцые пиджачки. У многих и галстуки повязаны, как у Аркани – каким-то необычным косым «американским» узлом…