Бульвар под ливнем (Музыканты)

Коршунов Михаил Павлович

По коридору высоко над головой пронесли какие-то списки. Может быть, так высоко пронесли, чтобы не помять или чтобы ребята не окружили и не пытались заглянуть в них.

Кира Викторовна вывела Андрея на лестничную площадку. Здесь народу было поменьше. Она молчала. Все было сказано в последний раз вчера у нее на даче. Они были там вместе с Ладькой. Кира Викторовна прощалась с ними как со своими учениками. Поступят они в Консерваторию или не поступят, но все равно они уже не ученики музыкальной школы. Школу они окончили. Ганка, например, вообще

уехала в Бобринцы. И вчера Андрей почувствовал это, что Кира Викторовна прощается с ними.

Был обычный подмосковный летний день. Стучали колесами электрички, и иногда прорезал воздух мощный голос электровоза. Они шли втроем по опушке леса. Молчали. Даже Ладька молчал. С ним бывает, что он вдруг странно молчит и в нем появляется что-то человеческое.

Кира Викторовна шла в спортивных туфлях и в спортивных брюках. Она показалась Андрею молодой, даже юной. Только глаза были грустными и совсем взрослыми.

Кира Викторовна вдруг сказала:

— Я прочитала у Сент-Экзюпери: ни в одном человеке не погиб до конца Моцарт.

Андрей вечером, когда они с Ладькой возвращались домой на электричке, думал, кого имела в виду Кира Викторовна: его, Андрея, Ладьку или даже себя? Она тоже когда-то выступала. В школе говорили разное. Андрею захотелось, чтобы Кире Викторовне в жизни, а значит, прежде всего в музыке, было бы очень хорошо. Чтобы ей всегда было очень хорошо, потому что ей, очевидно, не очень хорошо. Он это почувствовал. Бывает так. А потом, эти слова Сент-Экзюпери. Может быть, Кира Викторовна обманулась в собственных ожиданиях и надеждах?

Кира Викторовна стояла на лестничной площадке Консерватории. Открыла сумочку, достала пачку сигарет. Андрей никогда не видел, чтобы она курила.

— Я могу спуститься посмотреть его, — сказал Андрей.

— Не надо.

Кира Викторовна курила. Андрей открывал и закрывал на футляре скрипки «молнию». В коридоре опять зашумели, задвигались, отчетливо была названа фамилия:

— Брагин!

Это женщина, которая выходит из-за высоких белых дверей, вызвала Ладю на прослушивание.

— Подлец он все-таки!

— Андрей! — резко сказала Кира Викторовна.

— Извините.

Кира Викторовна бросила сигарету.

— Прошу быть совершенно свободным от всего. Никаких внешних впечатлений. Ты слышишь? Могу надеяться на тебя, что… опять, чтобы… Иди в коридор, — вдруг сказала она. — Я скоро вернусь. Пожалуйста, Андрюша.

Кира Викторовна останавливает около Консерватории такси. Вид у нее был такой, что шофер понимающе спросил:

— Экзамены?

— Да.

— Родители по всему городу документы возят из института в институт. Вам что теперь — из Консерватории в Институт газа или нефти?

Кира Викторовна подумала: «Неужели опять вспыхнул!..»

Таксисту, очевидно, хотелось еще поговорить, потому что он начал рассказывать об очередях в нотариальных конторах, где все теперь снимают копии с аттестатов

зрелости, но Кира Викторовна просила его только об одном, чтобы он побыстрее ехал. Адрес? Самотечная улица. Но таксист все-таки спросил:

— Вы мать?

— Я преподаватель. Ученик пропал.

— Испугался?

— Если бы испугался.

Дома Лади не оказалось. Двери открыла соседка и, как всегда, сказала:

— А я не знаю, где он со своей скрипкой ходит.

Эту фразу Кира Викторовна слышала не один год.

Таксист ждал ее у подъезда дома. Увидел, как она вышла расстроенная.

— Совсем, значит, пропал?

Она кивнула.

Ладька всегда шел по Цветному бульвару мимо цирка, выходил на Петровский бульвар и садился в троллейбус и ехал к Никитским воротам, а там и школа рядом и Консерватория. Это его обычный путь. А эти необычные автомашины он тоже сразу заметил. Они стояли недалеко от цирка во дворе. Ладька немедленно свернул во двор.

Автомашины напоминали дома на колесах. Ладька о таких много читал. За границей их называли трейлеры. В них путешествуют по автострадам. Очень современный образ жизни. Ладька так считает.

Машины оказались на самом деле автодомами. Именно такие Ладька и видел в журналах. Выгнутые большие окна из напряженного стекла, лестницы, противосолнечные пластмассовые козырьки, подключен шланг, очевидно, с водой и еще какой-то тонкий кабель.

Стояли и просто грузовики. Крытые. В них что-то грузили в больших сундуках, перетянутых веревками. Но Ладьку покорили дома. Водить их, конечно, удовольствие. У Ладьки в кармане лежали права, он окончил курсы автолюбителей. Он-то знал, что делал: человек без прав на вождение автомобиля теперь не современный человек, абсолютный примат. Надо изучать семь свободных искусств. Вождение автотранспорта — тоже искусство.

В одном из фургонов отодвинулась на окне шторка и потом окно опустилось. У окна стояла девочка. Взглянула на Ладьку и его скрипку.

— Будете играть серенаду?

— А хотите? — И Ладька начал доставать скрипку. Ладьку так просто не купишь.

— Арчи, тут бродячий музыкант.

Рядом с девочкой появилась морда здоровенного пуделя. На Ладьку теперь смотрели двое — и девочка и пудель.

— Сколько поросячьих сил в тачке? — сказал Ладька и пнул ногой в колесо автодома.

— Между прочим, в тачке есть электрическая кухня, телефон. Кондишн тоже имеется.

Ладька и сам знал, что все это должно быть. Но девочка была пижонкой, а Ладька в принципе не любил пижонства.

— Арчи, — сказала девочка, — телефон.

Пудель исчез и тут же появился с телефонной трубкой в зубах. Трубка была на длинном эластичном шнуре. Девочка, конечно, велела принести телефонную трубку тоже ради пижонства.

— Я водил новенькую «Волгу», спортивную. — Ладька такую «Волгу» не водил, но хотел бы водить.

— У нас медведи это делают.

— У меня есть права.