Бульвар под ливнем (Музыканты)
Шрифт:
Андрею все последние дни казалось, что он сам себя загоняет в угол, что он не помогает себе, а мешает. И что так он не выберется снова на ясную и определенную дорогу. А Иванчик и Сережа будто пытаются узнать секрет Андрея, раскладывают его талант на импульсы, диаграммы, спектры. А разве у Андрея есть тайна собственного таланта? Его тайна? Андрей теперь не защищен, и сам себя защитить пока что не в состоянии. И скрипку защитить он не в состоянии, хотя он уверен, что никакой копир никогда не заменит единичности прекрасного.
Вечером Андрей вышел с завода. Он нес чехол со
Или это он успокаивает себя, оправдывает. Она рисковала каждый день, каждый час. Он этого не понимал по-настоящему, по-серьезному. А она смеялась и гладила ладонями снег, сметенный в сугробы. Ей всегда, очевидно, было лучше зимой, или это он придумывает сейчас, потому что зимой он ее поцеловал в первый раз, и теперь это была первая зима без нее.
Андрей сошел с троллейбуса на остановке около Выставочного зала Манежа и по улице Герцена направился в Консерваторию.
Клуб МГУ со своей маленькой афишей, напротив — Зоологический музей, тоже при университете, и в его окнах можно увидеть чучела зверей. Булочная с очень узкой дверью на жесткой пружине, дальше — рыбный магазин, в который утром в цистерне привозят свежую рыбу и вынимают ее большим сачком. На другой стороне, на углу, небольшой галантерейный магазин, где из пуговиц на витрине составляют забавные орнаменты. Делает их продавщица Зоя, она бывает на всех студенческих концертах.
Андрей свернул к дверям Консерватории, разделся и через буфет прошел в Большой зал.
В фойе горели только дежурные лампы. В зале репетировал пианист. Андрей поднялся на балкон левой стороны и прошел по темноватому коридору. Пианист перестал играть, и было очень тихо. За большими окнами был город, был снег. Вдруг Андрей увидел, что кто-то сидит на бархатной скамеечке, недалеко от дверей Госколлекции. Это была младшая Витя. На полу стоял ученический портфель.
Витя заметила Андрея и встала. Он подошел к ней. Она улыбнулась:
— Мне сказали, что вы скоро сюда придете, и я вот… — Она развела руками. — Я осталась, чтобы вас подождать. Там в зале кто-то играет. Я слушала. — Девочка Витя говорила и, очевидно, боялась, что Андрей скажет что-нибудь строгое, что разрушит ее настроение. — И потом, знаете, — продолжала она, — когда он там в зале перестает играть и вздыхает, сюда слышно.
— Я рад, что тебе хорошо здесь, — сказал Андрей. — Я отдам скрипку и покажу Консерваторию, хочешь?
— Хочу.
Андрей сдал в Госколлекцию скрипку и вышел к девочке Вите.
— Он опять вздыхал там, на сцене, — сказала она.
— Пойдем туда.
Они спустились с балкона и вошли в партер.
Репетировал студент третьего курса.
— Тебя долго не было видно в Консерватории, — сказал студент Андрею.
— Сыграй нам, — попросил Андрей.
— Я готовлю Генделя.
Андрей и младшая Витя сели в первый ряд. Портфель Витя поставила на пол. Студент начал играть, Андрей опять подумал, что никто лучше Генделя не передал это еле слышное падение снега.
Потом Андрей и младшая Витя пошли дальше по Консерватории, наполненной вечерними звуками. Звуки рождались и исчезали среди притушенных огней, стен и паркета, который иногда поскрипывал под ногами, каменных ступенек, вытертых, похожих на корытца.
Андрей и младшая Витя переходили с этажа на этаж. Андрей показывал знаменитые классы с мемориальными досками: «Класс проф. Гольденвейзера», «Класс проф. Нейгауза». Оперная студия со своей сценой, выставка нотной литературы, методический кабинет, фольклорный кабинет. На стенах картонные таблички: «Просим не шуметь!» Кто-то дописал цветным карандашом на одной из табличек: «Здесь занимаются современновековые рыцари Белой и Черной клавиши».
— А вы мне покажете класс, в котором вы учитесь? — спросила девочка Витя.
— Покажу.
Андрей шел между белыми дверями с бронзовыми ручками. Вспомнил строчку из стихов — начало иногда бывает в конце. А может быть, жить — значит постоянно рождаться? Это Экзюпери.
Когда Андрей и девочка Витя расставались, она сказала:
— У меня сегодня день рождения. — И быстро добавила, потому что боялась, что он ей не поверит: — Это правда. Я родилась в семь часов утра. Мне рассказывала мама.
Андрей посмотрел на нее и увидел перед собой лосенка с белой меткой.
Глава тринадцатая
Каждое утро звонит в коридоре телефон, и один и тот же голос говорит Оле good morning — доброе утро. Когда это случилось в первый раз, Оля растерялась. Никак не ожидала звонка: древний по виду телефон — отдельно наушник и трубка для разговора, — предназначенный для внутреннего пользования, вдруг позвонил. Теперь она привыкла. Звонит портье гостиницы, будит проживающих, чтобы они не опоздали на завтрак. В оплату за место в гостинице входит и оплата завтрака. Завтрак всегда одинаков — бекон, яички, апельсиновое повидло, круглая булочка и чай с молоком. Оля к этому привыкла. Ей даже нравилось такое постоянство, как и звонки портье.
Оля живет в отеле «Эмбасси». Рядом с Гайд-парком. Из окна видно небольшое озеро. На нем плавают по утрам дикие утки. Они не пугаются автобусов, которые с шумом проезжают совсем недалеко от озера.
Как только приземлился самолет и Оля подошла к эмиграционному чиновнику, который регистрировал приезжающих в Лондон — кто? Откуда? Цель поездки? На какой срок? — в зале аэропорта она увидела мистера Грейнджера. Он стоял за барьером эмиграционной службы, высокий, сухощавый, коротко стриженный. Совсем такой, каким был четыре года назад в Москве. Оля хорошо его запомнила. Кажется, и он тоже хорошо ее запомнил, потому что поднял шляпу и повертел над головой. Оля подняла руку и тоже повертела над головой, потом смутилась: вдруг перепутала и это не мистер Грейнджер?