Бульвар Сансет и другие виды на закате
Шрифт:
Ее небольшой светло-зеленый «Шевроле» стоял у тротуара. В салоне пахло духами и чистотой. Он уселся на замшевое сиденье и, как положено настоящему мужчине, стал разглядывать приборы на «торпеде».
– А хочешь, я покатаю тебя по городу? – спросила она.
Только сейчас он вспомнил про происки. Причем, все в этих происках начиналось именно так. Красивая женщина, ресторан, измена Родине.
– А вы в консульстве работаете? – настороженно спросил он.
– Нет. В телефонной компании. Я здесь живу.
– А как же… уехали?
– Очень
Она догадалась о сути вопроса и погрустнела.
– Испугался, маленький? Можем прямо в супермаркет поехать – тут пять минут всего. Я подумала, что тебе обидно – побывать в Лос-Анджелесе и увидеть лишь винный прилавок. А вербовать тебя я не собираюсь. И меня, между прочим, тоже никто не вербовал.
Конечно, обидно! Еще как! А тут – «Шевроле»! Темноволосая улыбчивая соотечественница! И грудь у нее…
– Я не маленький! – сказал он. – Давайте покатаемся. Только недолго. Капитан ждет.
– Подождет!
Она повернула ключ зажигания. Машина отозвалась легкой вибрацией и тронулась.
Она здорово вела машину, на ходу указывая то направо, то налево, выговаривала на английский лад названия и имена, которые ему ни о чем не говорили. Расспрашивала о Ленинграде, о родителях, о ценах. А он в упор разглядывал Америку.
Вскоре они вырвались из плотного потока машин. Дорога устремилась вверх и влилась в неширокое шоссе, густо обсаженное деревьями. Женщина опустила стекло. Пахнуло йодом, слева, в просветы между деревьями просочилась синева океана.
– А сейчас куда мы едем? – спросил он.
– В Голливуд, конечно. Но сначала я покажу тебе мое самое любимое место.
Через несколько минут машина остановилась. Он вышел, задержался на обочине и уставился на витиеватые башенки, выглядывающие из-за крон деревьев с другой стороны дороги. Территория была обнесена стальной оградой с массивными четырехгранными прутьями.
– Это кто здесь живет? Миллионер?
– Какой-то голливудский продюсер. Это бульвар Сансет. Они все здесь живут. – Она потянула его за руку. – Здесь неинтересно. Пойдем. Скорей, а то не успеем!
Они прошли еще метров сто вперед, туда, где на изгибе дороги виднелся небольшой, свободный от деревьев участок, и остановились. Тротуар и двухметровая полоса заросшей травой земли отделяли дорогу от круто уходящего вниз обрыва.
Прямо перед ними раскинулся океан. В него опускалось заходящее солнце.
Он видел это много раз с высоты ходового мостика судна. Но никогда прежде океан не казался ему таким огромным. Может быть, потому, что внизу узенькой полоской лежал многомиллионный город.
Забыв про спутницу, он стоял почти на самом краю обрыва, захваченный зрелищем.
Солнце коснулось океана.
– Оно садится во Владивосток, – тихо сказала женщина.
– Нет, – солидно возразил он и махнул рукой: – Владивосток северней. Вон там где-то, правее.
Она
– Оно садится прямо во Владивосток. Я даже вижу дом, за который оно садится. Оно висит над крышей и отражается в окнах.
Солнце вдавливалось в океан, и женщина прижималась к нему сильнее и сильнее. И он не выдержал, обернулся. Ее губы уже ждали его.
Они неистово целовались на краю дороги, кто-то даже погудел им, проезжая мимо. А потом она взяла его за руку и повела назад, к машине.
Он не помнил, как они доехали до ее дома. Кажется, он сидел, боясь пошевелиться, и смотрел прямо перед собой. И дом он тоже не запомнил, только цветные плитки кафеля на полу в подъезде. И еще она долго не могла попасть ключом в замок. А потом, когда он, наконец, окончательно убедился, что это происходит с ним и происходит наяву, его память снова включилась и зафиксировала все: краски, звуки, запахи и ощущения. И взрыв… И ее усталые поцелуи, и тихий шепот:
– Как тебя зовут, миленький мой?
– Женя. А тебя?
– Таня.
Потом она испугалась, что его накажут и никогда больше не отпустят в плавание. Они заспешили, засуетились, суматошно кружась по квартире в поисках разбросанной одежды, а, одевшись, минут пять целовались у двери. Потом заехали в небольшой магазин, где негритянка-кассирша презрительно отвергла английские фунты и помахала у него перед носом долларовой купюрой. За виски заплатила Таня и тоже отказалась взять фунты взамен.
– Это подарок твоему капитану. За то, что он послал тебя ко мне. Я бы покупала ему виски каждый день! А тебе мой подарок понравился, Женечка?
– Очень! – И как-то само собой вырвалось: – Я люблю тебя!
– И я люблю тебя, миленький.
Последние поцелуи у ворот порта, и вот она села в машину… помахала рукой… уехала. А толстый дядька в стеклянной будке поджал губы и многозначительно покивал головой. Одобрил. И было как-то совершенно наплевать, что скажет капитан про трехчасовое отсутствие. А капитан лишь пробурчал:
– Тебя только за смертью посылать! – но трем бутылкам виски обрадовался.
А он вернулся в каюту, упал на койку и заплакал – в подушку, беззвучно, не дай бог, кто-нибудь услышит, потому что уже не представлял, как будет дальше жить без Тани.
Время лечит, вылечило и его. Колкий, тоскливый комок воспоминаний превратился в яркую шероховатую бусинку. Не то, что бы он все время помнил о ней – он о ней не забывал.
***
Над бухтой прокатился гул, раздались аплодисменты и свист. В воде появились черные, лоснящиеся спины дельфинов. Сначала дельфины неторопливо проплыли вдоль мола, потом устремились к пляжу. Там тоже происходили какие-то события. Трое парней в серфинговых костюмах стояли по грудь в воде. Между ними было еще что-то, похожее на небольшой надувной плот.