Бумажные цветы
Шрифт:
— Тебе было семнадцать лет. Как вам удалось удержаться на плаву?
— Кто-то посылал нам деньги, Гош. — Ди отвела взгляд. — Каждый месяц. Возможно, твой отец решил хоть как-то загладить вину за свое отсутствие. Я поступила на заочное и стала работать.
— Но ты не знаешь, кто он? — Марго настойчиво посмотрела в глаза тети. Она считала. Диана солгала ей трижды. Первый раз — когда сказала, что она родилась последний, второй — про женщину с двумя детьми, третий — о посылающем деньги. Девушка была уверена, что Диана знает, кто этот неизвестный благодетель.
— Кто он? — переспросила тетя. Она взглянула в требовательные глаза Маргариты. И снова солгала. — Я не знаю, кто твой отец.
— Что случилось с мамой? Как она умерла? — Марго выдавала вопрос за вопросом, понимая, что уже не остановиться, не обращая внимание на потрясение и боль в глазах Дианы.
— Ты действительно хочешь это знать? — спросила она убитым голосом.
— Да. Сейчас я готова.
— К этому нельзя быть готовой, Гош. Подумай еще раз.
— Я хочу знать. — по слогам произнесла Маргарита.
— Я говорила тебе, но ты была не в себе и не запомнила. Подсознание защищает тебя. Так лучше.
— Я устала от неведения. Я встретила человека, с которым собираюсь встретить старость. Я должна знать свою историю и то, что могу предложить ему.
— Ты… — глаза Дианы наполнились слезами. Она обхватила запястья Марго. — Ты — хорошая девочка. Вот, что важно.
— Я больна. Мы обе знаем, насколько серьезно. Я. Хочу. Знать. Почему.
Ди сдалась. Она еще не начала говорить, но по выражению ее глаз, Маргарита поняла, что сейчас узнает правду. Какой бы она не была. И Ник не бросит ее. Он обещал. Она выльет свою боль на его груди и смирится. И больше не будет бояться.
— Сначала мама думала, что Мирослава очень впечатлительная и эмоциональная девочка со слабой и ранимой психикой. — глухо начала Диана. Марго замерла, боясь спугнуть ее. — Эти приступы смеха, безудержной радости и веселья, сменяющиеся молчаливостью и полным уходом в себя. Она могла не разговаривать с нами неделями, а потом снова становилась обычным ребенком. Год, иногда два Слава вела себя нормально. Но потом появлялись нестабильные признаки. Она закрывалась в комнате, подозревая всех и каждого в том, что мы скрываем от нее что-то важное или осуждаем, разговаривала сама с собой, плакала или хохотала, не замечала нас или начинала оскорблять. Она была жестока, Гош. Очень. Била по самому больному, а потом рыдала, умоляя о прощении. Новый период затишья и сравнительной стабильности, и мы начинали верить, что Слава изменилась, пошла на поправку. Мы запутались. Списывали странности на переходные периоды, недостаток отцовского воспитания, нехватку внимания от вечно работающей матери, трудности в школе. Мама проглядела Славу, и она не отрицала своей вины, но, видит Бог, она делала для нас все, что могла. Мощный рецидив случился, когда Слава забеременела тобой. Мы еще не знали. Она стала такой тихой, словно потеряла всякое желание жить. Просто лежала в кровати и смотрела перед собой. Отказывалась от еды, пребывая в уверенности, что мы хотим ее отравить, бредила, не мылась, не причесывалась. Мама вызвала врача, когда Слава попыталась воткнуть ножницы в свое запястье. Тогда все и открылось. Тяжелая форма параноидальной шизофрении. Уже в лечебнице, куда ее срочно госпитализировали, выяснилось, что Слава находиться на пятом месяце беременности.
— Слишком поздно для аборта. — потрясенно выдохнула Марго. Ей казалось, что с каждым словом Ди из нее по капельке уходит жизнь.
— Я могу остановиться сейчас. — сказала Диана дрогнувшим голосом.
— Нет. Продолжай.
— Об аборте никто и не думал. Мы понимали, что ребенок ни в чем не виноват. Ты появилась не по ошибке. Слава очень любила тебя. И я люблю тебя, как дочь.
— Ди, что было дальше?
— В
— Я родилась в психбольнице? — ужас застыл в глазах Маргариты.
— Да. — выдохнула Ди. — Но я сразу забрала тебя домой. А потом и Слава пошла на поправку. Она по тебе скучала. И именно благодаря тебе продержалась еще три года. Я работала, а она заботилась о тебе. А потом наступил новый кризис. И она больше не была собой. Пару месяцев в больнице на мощных транквилизаторах, чтобы снять обострение и полгода дома. Слава обманывала меня, пряча таблетки под язык, и все начиналось вновь. Последний раз я забрала ее в мае, тебе было четыре годика. Она не узнавала нас. Красивая и равнодушная, словно восковая кукла. Никаких эмоций. Она умерла гораздо раньше, чем… Марго… Я не могу. — отчаянно всхлипнула Ди.
— Говори! — девушка яростно схватила руки женщины.
— Она почти не двигалась, не могла обслуживать себя. У меня на руках оказалось двое детей. Ты и Слава. А мне было столько же, как тебе сейчас. Я не справлялась, Гош. Я тоже проглядела ее. Когда мне нужно было уходить на работу, я оставляла тебя с соседкой, которая потом переехала в другой район. Но в тот день к ней нагрянули родственники, и тетя Маша пришла к нам. Она рассказала, что вы находились в большой комнате, когда из спальни Славы донесся странный звук. Она зашла, чтобы посмотреть… Твоя мама. Она была мертва.
— Как? Как она умерла! — глаза Марго прожигали Дианы насквозь. Она вскочила на ноги, почти грубо поднимая тетю вслед за собой. Девушка требовала ответа каждой клеточкой тела и всеми фибрами души.
— Она убила себя ножницами. — выдохнула Диана, устав сражаться и обессилено опустив лицо в ладони.
Маргарита хрипло втянула воздух, словно задыхаясь, обхватывая пальцами свое горло. Глаза заполнила страшная боль. Сердце рвалось из груди, билось о ребра, посылая спазмы по всему телу. Она на мгновение покинула реальность. И вспомнила то, что пятилетняя девочка стерла из своей памяти.
Белое сломанное тело на полу в кровавой жиже. Забрызганная бардовыми пятнами ночнушка, голые согнутые ноги и раскинутые руки. Мертвенное бледное лицо в обрамление рассыпанных по плечам черных волос, распахнутые спокойные глаза и стальные колечки ножниц, торчащие из шеи. На обкусанных посиневших губах застыла улыбка. Она обрела покой, так и не познав его при жизни.
Маргарита горько заплакала, чувствуя, как Ди осторожно расцепляет ее пальцы. В приступе отчаянья, она не осознавала, что только что пыталась на себе зажать рану, которую нанесла Мирослава. В глазах все еще стояло лицо матери. И толчками вытекающая кровь из горла, пронзенного ножницами.
— Я помню ее. — рыдала Марго. — Я помню свою маму.
В тот страшный день соседка была настолько испугана и ошарашена увиденным, что не заметила, как за ее спиной возникла фигурка маленькой девочки. Девочки, увидевшей тело своей матери.
— Маргарита… Милая, поговори со мной. — далекий глухой голос звал из темноты, в которой заблудилась душа Марго. И та, что звала ее к свету, победила, вырвала из оков отчаянья.
В комнате было светло и прохладно. Работал кондиционер и сквозь чистые оконные стекла пробивались неподкупные солнечные лучи. Золотистые искры рассыпались перед глазами Маргариты Казанцевой, пока одно за другим к ней возвращались чувства. Осязание, обоняние, слух, но первым было зрение. И теперь девушке казалось, что она способна видеть даже с закрытыми глазами.