Бумажный грааль
Шрифт:
– Что? Мы пойдем в Эльк пешком? – возопил яппи.
– С транспортом все уладится. Вы поедете немедленно. Когда прибудете на место, машины Джиммерса там не будет и его самого тоже. У вас будет больше получаса, чтобы выполнить работу и исчезнуть с искомым. Но не мешкайте. Мне не нужны никакие затруднения. Гвендолин, ты позвонишь мистеру Джиммерсу. Изобразишь Сильвию Бартон. У тебя кончился бензин… где?
– Возле Ирландского пляжа, – сказал яппи.
– Слишком близко. В Пойнт-Арене. Ты стоишь на обочине шоссе к северу за Пойнт-Ареной. Это безопасно далеко. Бедной Сильвии придется идти
– Что, если он на это не клюнет? – спросил вор в пиджаке.
– Клюнет. Обещаю. Я знаю мистера Джиммерса и знаю его прошлое. Он прирожденный рыцарь без страха и упрека – или мнит себя таковым, а наша Сильвия занимает особое место в его сердце. Кстати, – повернулась она к Горноласке, – ее известили, что в январе аренда возобновлена не будет?
– Отослал извещение по почте сегодня утром. Но я не понимаю, почему ее следует наказывать за упрямство ее сумасшедшего отца.
– Грехи отцов, – сказала миссис Лейми, – падут на головы их детей. Я собираюсь уничтожить всю семью, как это делают китайские коммунисты. Вплоть до кузенов, тетушек и дедушек, если смогу их отыскать.
Горноласка пожал печами.
Миссис Лейми повернулась к яппи в костюме.
– В наихудшем случае, – сказала она, – если Гвен не удастся его убедить и машина Джиммерса еще будет на подъездной дорожке, вам придется отказаться от первоначального плана и подыскать более действенные методы, пусть даже они доставят неудобства мистеру Горноласке, которому, вероятно, следовало бы надеть еще одну пару носков, чтобы у него не замерзли ноги. – Она пристально уставилась на Горноласку, пока тот не отвел взгляд.
Гвендолин Банди широко улыбнулась:
– Бедный Ласка-Салазка.
Яппи распоряжения миссис Лейми как будто не совсем убедили.
– Так что там с транспортом?
– Просто как день, – улыбнулась миссис Лейми и снова подошла к окну.
17
На следующее утро Говард проспал допоздна, но проснулся, чувствуя себя лучше, чем ожидал. Царапины и порезы оказались поверхностными, и двенадцать часов сна восстановили его силы. Ему не давала покоя смутная мысль, что теперь он знает что-то, чего не знал раньше, вот только он не мог сказать, что именно. Скорее это было ощущение, что он очутился среди людей, связанных общей целью, словно прошел наконец крещение и вступил в братство.
Они с дядюшкой Роем решили утром развеяться и уехали на север рыбачить, но не поймали ничего, кроме водорослей и после полудня вернулись в пустой дом. Тетя Эдита ушла помогать в больнице, поэтому когда дядюшка Рой поехал в гавань встречаться с Беннетом, Говард остался дома клеить переводилки на окна своего грузовичка. Легкомысленно так убить целый час, но это дало ему время подумать, и почему-то наклеивание переводилок показалось ему правильным и странно уместным. Он по уши увяз в безумных затеях, и эта ничем не безумнее других.
Потом он принялся за амбарные доски, очистил добрую половину и поставил стоймя у стены. В шесть пора было встречать Сильвию у вызывавшего столько тревог дома ужасов. Он почти боялся, что этот проект затянет и его. Тетя Эдита, вероятно, добьется
Наконец он поехал в гавань и нашел старое деревянное ледохранилище. Когда-то оно было выкрашено белым, но на соленом ветру краска поблекла до равномерно серого. На крыше имелась вывеска с надписью: «Лед Снеговика», а ниже подмигивал сам снеговик в цилиндре. Строение ничем не напоминало дом ужасов, может, потому, что слишком много всего вокруг него происходило: носились на велосипедах дети, бродили в поисках рыбных ресторанов туристы, ездили взад-вперед в грузовичках с прицепом рыбаки. Но оно было достаточно ветхим, с обязательными выбитыми стеклами и даже с парой старых стелющихся по земле перечных кустов у крыльца. Когда Говард подъехал, дядюшка Рой трудился вовсю. Говард услышал глухой вой во что-то вгрызавшейся циркулярной пилы. Машина Сильвии была припаркована у входа.
Толкнув скрипучую дверь, Говард оказался в коридоре с безвкусными темно-красными велюровыми обоями. С крюка для люстры свисал в веревочной петле скелет, какие бывают в медучилищах, его связанные проволокой ступни смотрели на потертый кусок восточного ковра. Потолок был высокий, футов двенадцать, наверное, но колени скелета покачивались на уровне глаз, и Говард подавил искушение толкнуть его, просто чтобы послушать, как он заклацает, точно высушенные стручки перца на ветру. В ночь под Хэллоуин это искушение станет непреодолимым.
Коридор открывался в большую просторную комнату с грязным дощатым полом, заваленным всяким сором. Доски в потеках влаги вздулись горбами. Может, в темноте все будет выглядеть лучше? Дядюшка Рой сидел за фанерным столом меж двух высоких окон и вырезал причудливую тыкву. Включенная в сеть циркулярная пила лежала на полу рядом с парой фанерных треугольничков, только что срезанных с углов стола. В воздухе пахло опилками и нагревшимся от трения деревом. Дядюшка Рой соскоблил липкие оранжевые полоски и семечки на гору газет.
– Думаю, нам много таких понадобится, – как раз говорил он, когда вошел Говард. Сильвия еще не успела снять куртку.
– Проклятие! – воскликнул вдруг дядюшка Рой и швырнул нож на фанеру. – Ты только посмотри! Черт! Я все испортил! – Он отстранился и взглядом истинного художника стал рассматривать тыкву, а потом отточенным движением срезал что-то в углу рта своего творения.
– Значит, вы сегодня ездили на рыбалку? – спросила у Говарда Сильвия. – А когда Говард кивнул, сказала: – Это хорошо. Ты слишком испереживался. А ведь у тебя отпуск.
– Верно. Но, честно говоря, чувствую я себя отлично. Отдохнувшим. Единственно, о чем жалею, что не успел вовремя привезти корзинку для пикника. – Осмотрев тыкву дядюшки Роя, он пожал плечами: – А мне кажется, с ней все путем.
– Я ей, черт побери, зубы отрезал, – сказал, покачав головой, дядюшка Рой. – Нож ни на что не годится. Нож должен быть острым. Это первостепенно. А теперь я запорол тыкву.
Схватив нож, он порубил тыкву на части, смахнул все на ковер и стал хлопать лезвием – то одной, то другой стороной о фанеру в неловкой попытке его заточить.