Бумажный тигр (II. - "Форма")
Шрифт:
— Что вы смотрите? — Поэт вскинул голову, полоснув по Пастуху и Графине взглядом, влажным и колючим от страха, — Вы еще не поняли? Это ловушка! Еще одна чертова ловушка Левиафана! Он нарочно выманил нас сюда для расправы!
Пастух быстро опустил руку в карман пиджака. В тесной комнате с заколоченными ставнями короткий щелчок взводимого курка оказался неожиданно громким звуком. Настолько, что растерялся, кажется, даже владелец револьвера.
Доктор Генри бросил в его сторону неприязненный взгляд.
— Довольно. Я знаю, что все вы вооружены тем или иным образом и не доверяете ни мне, ни друг другу. Однако то, что вы все-таки здесь, свидетельствует о том, что ваше здравомыслие возобладало над страхом. Так не поддавайтесь же искушению сейчас, господа!
Он
Доктор Генри приказал себе сохранять спокойствие, то ироничное спокойствие, которое когда-то снискало ему славу у лондонской публики. Эти люди, собравшиеся в «Ржавой шпоре», судорожно сжимающие оружие, тоже были публикой, пусть и не такой, с которой он привык иметь дело. Они тоже ждали от него чего-то.
Доктор Генри считал, что может им это дать.
— Это не оружие джентльмена. Сохраняйте хладнокровие, мистер Ортона.
Юноша вскочил на ноги. Резко, как пружина. В его выставленной вперед руке матовым серебряным осколком сверкнуло лезвие узкого рыбацкого ножа. Дешевый нож скверной стали, совсем не похож на оружие убийцы. Наверно, Поэт украл его где-то на рынке по пути в «Ржавую шпору». Впрочем, сейчас это не играло роли.
Роли были лишь у людей на авансцене, и их было пятеро.
— Откуда вы знаете мое имя?
Доктор Генри брезгливо покосился на дрожащий в его руке нож.
— Настоящего вашего имени я не знаю. Знаю лишь то, под которым вы решили увековечить себя в искусстве, выбрав в качестве поэтического псевдонима. К слову, весьма звучного. Ортона… Кажется, это где-то в Италии?
— Провинция Кьети, — нож Поэт держал неумело, однако тот не дрожал в руке, — Не приходилось бывать?
— Нет.
— Славное местечко, — Поэт сдавленно хихикнул, — Солнце, вино, кипящие итальянские страсти… Этакий, знаете, коктейль… Я жил там — давным-давно, еще когда тешил себя надеждой добиться признания. Кропал стихи, которые, как теперь понимаю, были бездарным подражанием Гюставу Кану [45] , только от них разило кислой капустой.
45
Гюстав Кан (1859–1936) — французский поэт и прозаик-символист.
Доктор Генри покачал головой.
— Я не читал ваших стихов. Значит, это и посулил вам Новый Бангор, мистер Ортона? Человека вроде вас трудно купить, но Левиафан — мастер искушений и большой знаток по части наживки. Что он обещал вам? Возможность издать сборник стихов? Богатого мецената, покровителя искусств? Может, славу одного из самых дерзновенных и талантливых поэтов нового, двадцатого, века?..
Ортона покосился на нож в собственной руке. Держал он его неуклюже, точно подражая какой-то иллюстрации, как и полагается человеку, впервые взявшему в руки оружие.
— Нет, — тихо сказал он, — Может, я писал дрянные стихи, но за признанием и богатством никогда не рвался. Левиафан взял меня другим. Я был частым посетителем одной парижской кофейни из числа тех, где часто собирается алчущая искусства публика. Художники, поэты, непризнанные обществом писатели, прочий сброд. Там-то за рюмкой абсента от случайного собеседника, лицо которого полностью стерлось из моей памяти, я и услышал эту историю. Про коммуну свободных деятелей искусства, которая, тщась избавиться от тлетворных оков цивилизации, обосновалась на крохотном острове в Британской Полинезии. Этакие современные дикари, литературные Калибаны [46] , дерзнувшие творить наперекор всему миру и его условностям… Едва ли меня сейчас можно считать рассудительным, но тогда, три года назад, я был беспечным, как ветер. Знаете, у меня даже почти не было багажа, лишь несколько толстых тетрадей — и отчаянное желание творить.
46
Калибан — персонаж из пьесы «Буря» Шекспира, дикарь, живший на уединенном острове.
Ортона собирался спрятать нож обратно в карман, но с отвращением взглянул на него и, не глядя, бросил куда-то в угол. От этого резкого звука отчего-то никто в комнате не вздрогнул.
— Неплохо, — Пастух одобрительно кивнул, не вынимая, впрочем, руку из кармана, — Вижу, вы и верно готовы к встрече, Доктор. У вас на каждого заготовлено дельце, так ведь? Как у господ из Скотленд-Ярда? Было бы любопытно узнать, что содержится в моем.
Напряженный не меньше прочих, Пастух держался с толикой вежливой насмешливости, что так контрастировала с его тяжелой крепкой фигурой профессионального мясника. Такой тип мужчин, сделавшийся распространенным в Европе начиная с девяностых годов, был знаком доктору Генри. Такая карта тоже была в его мысленной картотеке. Выскочка. Как говорят французы, parvenu [47] . Но, без сомнения, умен и проницателен. Не пытается скрыть своего происхождения неестественно благородными манерами, напротив, держится легко и немного насмешливо, точно окружив себя броней из иронии.
47
Parvenu (фр.) — человек низкого происхождения, добившийся богатства и подражающий аристократам.
— Вы — мистер Джон Тармас, предприниматель и скотопромышленник из Глазго. Кажется, в прошлой жизни мне даже встречалось где-то ваше имя. Возможно, газеты…
— Могло и встречаться, — серьезно подтвердил Пастух, которого Доктор назвал Тармасом, — Надо думать, я был не последним человеком в Шотландии по этой части. Не удивлюсь, если вам даже приходилось закусывать стейком из телятины, которая была выращена компанией «Тармас». У меня, знаете ли, было огромное поголовье, двести пятьдесят тысяч голов.
Архитектор, внимательно следивший за разговором, усмехнулся.
— Уж вы-то, полагаю, должны быть благодарны нашему доброму хозяину. Он дал вам почувствовать то, что чувствовали ваши подопечные. Изумрудное пастбище, полное сочной травы, и ограниченное со всех сторон изгородью, через которую невозможно перебраться. Можно днями напролет щипать травку, не поднимая головы и не задумываясь о будущем. Полагаю, коровы редко задумываются о будущем?
Тармас даже не повернул головы в его сторону.
— А еще я знаю, как ревут коровы на бойне, когда опытный мясник тяжелым топором проламывает им череп. Как их освежевывают, вздернув на огромных крюках. Как вытаскивают жилы и сливают кровь. Что, удивлены?
— Немного, — неохотно признал Архитектор, — Редко кто из дельцов может похвастать знанием деталей.
— Все потому, что капитал, который я имею, был оставлен мне не любящим дядюшкой, а заработан вот этими руками, — Пастух продемонстрировал пару тяжелых крепких кулаков, — Я ведь начинал с самых низов, был бедным шотландским пастухом. По счастью, природа наградила меня наблюдательностью и острыми чувствами. Я впитывал все, что видел и слышал. Наблюдал, как ухаживают за скотом, какой корм ему дают, какой водой поят. Когда мне стукнуло двадцать, у меня уже было полсотни голов.