Бумажный зверинец

Лю Кен

Они спрятали меня на дне грузовика вместе с другими девочками и контрабандой перевезли через границу.

Нас привели в подвал и сказали, что к приходу покупателей мы должны выглядеть здоровыми и умными. Покупатели делали какой-то взнос товарному складу, а после смотрели и подбирали себе девочку для «удочерения».

В

семье Чин, которая выбрала меня, было двое сыновей. И я должна была заботиться о них. Каждое утро я вставала в 4 и готовила завтрак. Я кормила их и мыла. Я покупала продукты. Я стирала и мела пол. Я постоянна была с детьми и выполняла их приказания. А на ночь, на время сна, меня запирали в посудный шкаф на кухне. Если я делала что-то медленно или ошибалась, меня колотили. Если хозяйские дети делали что-то неправильное, меня тоже били. Если меня заставали, когда я пыталась учить английский, мне опять попадало.

«Зачем ты хочешь выучить английский?» — спрашивал меня мистер Чин. «Ты хочешь пойти в полицию? Я расскажу тебе, что делают в полиции с беженцами с материка, которые нелегально живут в Гонконге. Они с радостью посадят тебя в тюрьму».

Я жила так шесть лет. Но однажды старая женщина, у которой я купила рыбу в магазине, потянула меня за собой.

«Я знаю девушек, которые оказывались в такой же ситуации. Сколько тебе лет сейчас? Шестнадцать? Однажды твой хозяин напьётся. Он заметит тебя, начнёт хватать, а потом ты не сможешь остановить его. Его жена узнает это. И твоя жизнь превратится в настоящий ад. Ты должна что-то изменить. Я знаю кое-кого, кто может помочь тебе».

Она рассказала, что многие американские мужчины хотят жён из Азии. Если я буду готовить, убираться и заботиться о моём американском муже, то он сможет обеспечить мне нормальную жизнь. Это была моя единственная надежда. Так моя фотография и ложная информация обо мне попали в каталог, и так я встретила твоего отца.

Я была одинока в Коннектикуте. Твой папа был очень добр и ласков ко мне, и я очень благодарна ему за это. Но никто не понимал меня, и я не понимала ничего.

Но родился ты! Я была так счастлива, когда вглядывалась в твоё

лицо и видела в нём черты матери, отца и свои собственные. Я потеряла всю свою семью, всю свою жизнь в Шигулу, всё, что я знала и любила. Но теперь у меня был ты, и твоё лицо было доказательством, что всё это было настоящим. Что я не выдумала всё это.

Теперь у меня был кто-то, с кем я могла разговаривать. Я могла учить тебя своему языку, и вместе мы могли бы восстановить маленькую часть того, что я любила и потеряла. Когда ты первый раз обратился ко мне по-китайски, с тем же акцентом, который был у меня и у мамы, я проплакала несколько часов. Когда я сделала первого джеджи зверя для тебя, и ты засмеялся, я почувствовала, что в мире для меня больше нет тревог.

Ты немного подрос и уже мог помогать мне и папе и разговаривать с нами обоими. И тогда я почувствовала, что я дома. Что наконец-то у меня нормальная жизнь. Я бы очень хотела, чтобы мои родители были здесь, чтобы я могла готовить для них, чтобы у них тоже была нормальная жизнь. Но мои родители уже давно были не со мной. Ты знаешь, в Китае одна из самых ужасных вещей, это когда ребёнок вырастает и хочет позаботиться о своих родителях, а их уже нет в живых.

Сынок, я знаю, что ты не любишь свои китайские глаза, которые и мои глаза. Я знаю, что ты не любишь свои китайские волосы, которые и мои волосы. Но можешь ты представить, сколько счастья мне принесло твоё существование? Ты можешь понять, что я чувствовала, когда ты перестал говорить со мной по-китайски? Я почувствовала, что я заново всё потеряла.

Почему ты не разговариваешь со мной, сынок? Не могу больше писать, боль становится слишком сильной.

Девушка протянула письмо мне. Я не мог взглянуть ей в глаза.

Не поднимая глаз, я попросил помочь нарисовать иероглиф айвнизу маминого письма. Я рисовал на бумаге его снова и снова, сплетая чернильные штрихи с мамиными словами.

Девушка положила руку мне на плечо, встала и ушла, оставляя меня наедине с Мамой.

По складкам я заново сложил Лаоху, посадил его на сгиб руки, он замурлыкал, и мы пошли домой.