Бумер-2

Троицкий Андрей Борисович

Еще Колька писал, как он, насквозь простуженный, не поднялся со шконки, когда в барак вошел офицер и схлопотал за это семь суток штрафного изолятора. Сидел в гнилом подвале, в сырости и холоде, на хлебе и воде. А контролеры отобрали у него теплое белье и к тому же еще кренделей навешали. И дуба он не врезал только чудом. Дашка все плакала, перечитывая эти строки, а дядя Миша сказал: «Ничего, досидит как миленький. Люди червонец получают и возвращаются. А тут… Всего — ничего». Слезы высохли на Дашкиных глазах, она схватила с плиты сковородку,

на которой жарили лук, и едва не огрела Шубина по башке. Хорошо повар успел руку перехватить. Психованная девка.

И вот с той поры, после разговоров с этим придурком Чуевым, Дашка решила, что должна, просто обязана, вытащить брата с зоны. А для этого нужно всего-навсего заплатить кому-то из тамошних шишек энную сумму в валюте. О каких деньгах идет речь, Шубин не имел представления. Он видел только, что Дашка стала избегать работы в закусочной, где-то моталась, искала деньги, но, видно, ее поиски оказались не слишком успешными. Как сидела на зарплате официантки, так и сидит, считает каждый грош. И себе отказывает во всем.

— Дядь, милый, надо кафешку продавать, — Дашка всхлипнула, но получилось как-то ненатурально. Она наперед знала, что скажет в ответ Шубин, поэтому голос звучал тускло. — Надо Колю вытаскивать. Ведь то письмо читать страшно.

— Ты не читай, — посоветовал дядя. Он чувствовал, что терпение на исходе, едва сдержался, чтобы не обложить глупую девку матом, но резкое слово все же сказал. — Рано вы самостоятельными стали. Дел натворили, теперь сами и расхлебывайте. Ничего с твоим братцем не случится. Досидит два года с божьей помощью. Глядишь, дурь из него вся выйдет. Теперь у Кольки есть время Уголовный кодекс выучить. Чтобы в следующий раз в тюрьму не залетать.

Дашка захлюпала носом. Что-то она стала слабой на слезу. Ей слово поперек, а глаза уже мокрые. Только напрасно племянница надеется: Шубина бабьими соплями не разжалобить. Да и затея со спасением брата настолько вздорная и тупая, что тут и сомневается нечего: как только племянница сунется к лагерному начальству со своими деньгами, ей хвост и прищемят. Хорошо, если саму не посадят. Но без денег оставят, да и брату только хуже сделает.

— Ведь это Колька тебе денег на «Ветерок» дал, — выложила Дашка последний козырь. — Если бы не он…

— Ты меня деньгами-то не попрекай, — Шубин поднялся, чувствуя, что сидя здесь не отдохнул, только больше устал, совсем выдохся. — Денег он дал. Дерьмо на лопате твой Колька. Если бы не я, после смерти родителей загнали бы вас в детдом, на казенную баланду. Вот что я тебе скажу: добро вы помнить не умеете. А ты, смотрю, очень грамотная стала. А если грамотная, посчитай, сколько лет вы с братом у меня на шее сидели. Учил, кормил, одевал, обувал. Своих детей бог не послал. Вот я вас и нянчил столько лет. Ну, посчитала? То-то…

Дашка вышла из подсобки следом за дядькой, решив про себя, что больше не станет заводить разговор о продаже «Ветерка». Шубина ничем не прошибешь. Он совсем очерствел душой, погряз в мелких денежных

счетах и, кажется, у него наметился серьезный конфликт с бандитами, контролирующими этот участок дороги, все здешние рынки и забегаловки. То ли дядька должен денег братве, но не спешит отдать долги, то ли у него действительно нет ни копейки. Черт его знает. Пусть сам это дерьмо разгребает, у Дашки своих забот не перечесть.

Наскоро протерев столы, она повесила на стеклянную дверь табличку: «Простите, у нас перерыв на 30 минут». За ближнем столом харчевался здоровенный мужик, водитель «КАМАЗа», стоявшего неподалеку. Этот малый обедает тут через два дня на третий, приезжает перед самым обеденным перерывом, по нему можно часы проверять. Всегда берет три салата, полный борщ, двойную порцию котлет с картошкой, большой кусок пирога, графин лимонного напитка и выходит на воздух, едва передвигая ноги. И в этот раз он нагрузился выше ватерлинии. Отодвинув стол, медленно отчалил. Постояв на солнышке, прикурил сигарету и уныло побрел к своему грузовику.

Дашка, наблюдая за водилой, отметила для себя, что на стоянке пристроился старенький Опель. Спереди, о чем-то толкуя, сидят два парня. Присмотревшись, Дашка подумала, что пацаны незнакомые. У нее хорошая память на лица, в ее смену эти посетители не попадали ни разу. И что они мучаются в тачке на самом солнцепеке? В следующую секунду Дашка увидела повара Рената Баширова. Он вышел из кухни в зал, сел за столик, поставив перед собой стакан гранатового напитка. Получасовой перерыв Ренат всегда использовал по назначению: он отдыхал.

— Уходишь? — спросил он и снял с головы поварской колпак, пригладил темные гладкие волосы. — Не останешься поработать? Официантка…

Дашка махнула рукой, вот теперь повар пришел агитировать. Сам Ренат готов пахать хоть в три смены, лишь бы деньги платили. Он, как и дядька, за копейку удавится. У него трое детей и жена, которая, кажется, снова беременна.

— Да знаю я, все знаю. Официантка уехала. А я должна за нее ишачить. Но как бы не так. Хрена вам.

Дашка стянула с себя фартук, скомкав его, бросила на стол. И, хлопнув дверью, вышла из забегаловки. Через минуту она завела Хонду, увидев в зеркале заднего вида Опель. На этот раз салон машины оказался пустым, парни подевались неизвестно куда.

* * * *

Витя Желтовский и Кубик вошли в закусочную через заднюю дверь, которая по случаю большой жары оставалась открытой. Миновав тамбур и тесный, заставленный ящиками коридорчик, оказались на кухне. Здесь у огромной кастрюли с бефстроганов топталась Зинаида Ивановна, она же помощник повара, она же, когда требуется, официантка. Переминаясь с ноги на ногу, Зинаида старалась попасть в ритм музыки, которую передавали по радио. Желтый, крадучись, подошел ближе, остановился за спиной бабы, и своей долинной, как шлагбаум, ручищей дотянулся до ворота белого халата. С силой рванул ткань, развернул Зинаиду лицом к себе.