Бун-Тур
Шрифт:
Полторы пробежали и камень уже виднеется, а на нем наш Сеня Петрович сидит. С ним — вожатая из другого отряда, Ольга Захаровна. Я затормозил и с досады в куст плюнул. Бун тоже остановился. Посовещались и решили подождать. Не век же они на этом камне сидеть будут! Ждали, ждали, а они все сидят. Мы ближе подобрались. Кругом тишина и слышно, о чем они болтают. Не все, конечно, а через слово, через два. Но понять можно. Она, значит, про солнце, про закат. И он — про солнце, но почему-то про восход.
Я говорю Буну:
— По опыту знаю… Раз такое дело — их не пересидишь!
Вернулись мы к своей даче ни с чем. Бун вздохнул, открыл коробку.
— Лети, рогатый!
Это он жуку сказал. И опять мы заспорили. Я говорю:
— Не отпускай — он все равно сдохнет! В кефире же плавал!
Но Бун про жуков все знает. Они — в каком-то хитине, что ли, как космонавты в скафандрах. И этот хитин не то что кефир — никакая кислота не берет! И отпустил он рогатого жука, а сам всю ночь ворочался на койке…
И еще одного редкого жука мы проворонили. И все из-за них — из-за солнышков этих! И тоже после ужина. Не знаю, где Бун жука раздобыл. Вижу: бежит — меня ищет.
— Есть! — говорит. — И какой! Мечта!
Мы — через забор, на гору, а камень-то наш занят. Опять сидят! Несколько раз так было. Я уж подумал — пронюхали они про эфир и нарочно караулят, чтобы мы его не тронули. Потом догадался: мы ведь когда к камню бегали?.. Когда свободные от вожатых были. Значит, и они в то время были от нас свободные. Вот мы и сталкивались у камня. Пришлось для эфира, другой тайник искать…
Ночная вылазка
Не повезло Буну с жуками в этом году. Из деревни он штук по двадцать привозил, а в лагере собрал всего девять. И смена уже кончалась. Скоро в город. Осталось пять дней. Тут я ему одну мыслишку и подбросил.
— Давай, — говорю, — ночную вылазку устроим, Никто не помешает! Может, сотню наловим и сразу же усыпим.
Забыл я, что темно ночью. Медведя в лесу не заметишь, а уж жуков и подавно! А Бун — с виду рохля, но не простачок.
— А свет где? — спрашивает.
Я тоже не лопух. Прикинул, что к чему, и сообразил:
— Бумаги наберем — будем жечь, а спички днем купим.
Ларек был недалеко от лагеря. Между завтраком и утренней линейкой сбегать можно. Нажимать надо здорово, но можно успеть.
Буну моя идея понравилась. Руку даже мне пожал.
— Голова, ничего не скажешь! Жуки свет любят — сами прилетят… Только ты не обижайся — я один пойду.
Этим он меня как поленом по голове погладил.
— Как один? А я?..
Оказывается, Бун за меня, дурачок, боялся. Он так это объяснил: если в лагере узнают
— Я отмолчусь! — сказал Бун. — Покаюсь: «Виноват, больше никогда не буду!» А у тебя рот в другую сторону открывается и не заткнешь его ничем. И что выйдет? Про меня подумают: осознал вину, можно его простить. А тебя пропесочат, да еще и родителям сообщат…
Доказал я ему тогда, что вдвоем все-таки лучше. Решили вылазку устроить в самую последнюю ночь перед отъездом в город. Заранее купили спички и договорились спать подольше и покрепче, чтобы в последнюю ночь не захотелось.
Сплю я, значит, спокойненько и ничего не слышу. Вот Бун меня и обдурил: пошел один и не в последнюю ночь, как договаривались, а в предпоследнюю. Бумагу мы еще не успели припасти. Он ее без меня раздобыл. В нашей даче, в красном уголке, всякая макулатура в углу валялась. Он туда в темноте пробрался и захватил с собой рулон какой-то бумаги.
Это я уж потом узнал. А проснулся я от того, что по лагерю шум пошел. Такого ночью никогда не бывало. Кто-то мимо дачи пробежал. Дверью где-то хлопнули.
Я руку протянул к койке Буна — хотел его разбудить:
— Бун! Проснись!
А койка-то пустая и подушка холодная. И я похолодел — догадался: убежал Бун за жуками без меня и влип. Из-за него и суматоха в лагере.
Влез я в штаны и босиком — на крыльцо. А его, Буна, уже ведут к даче. Он один, как преступник, а вокруг — человек десять с электрическими фонариками. И все на него светят, чтоб не убежал. Чудаки! Куда он побежит? Да Бун и не такой, чтоб бегать!
Я — обратно и в постель. Лежу. Одеялом голову прикрыл, а щелочку оставил. По коридору они шли тихо-тихо. У дверей остановились, и в комнату с Буном вошел только Сеня Петрович. Бун сопит и раздевается, а Сеня Петрович стоит над ним в темных очках и молчит — ждет. А когда Бун залез под одеяло, Сеня Петрович пригрозил ему пальцем и ушел. Никто, кроме меня, и не проснулся.
Зол я был на Буна не знаю как! Спрашиваю ехидным шепотом:
— Ну, как жучки, дружище ты мой верный?
А Бун вздыхает и говорит жалостно:
— Да эти помешали — солнышки!.. Не спится им!.. Гуляли по лесу — огонь заметили!.. Ты не сердись! Понимаешь…
— И понимать не хочу, и слушать не буду!
Я закрылся одеялом, отвернулся от Буна и не разговаривал с ним до самого сбора.
На следующий день после завтрака нас оставили в столовой. Весь отряд!
Сначала выступал Сеня Петрович. Говорил он плохо. Не подготовился, что ли? Или не хотелось ему выступать? Очки из одной руки в другую перекладывает и мямлит про то, как Бун ночью за жуками в лес ушел.