Бунин в своих дневниках

Бунин Иван Алексеевич

Нынче 76-ой день войны в России.

7. IX. 41.Воскр.

Серо и прохладно. Безвыходная скука, одиночество. Нечего читать - стал опять перечитывать Тургенева: "Часы", "Сон", "Стук, стук", "Странная история". Все искусственно, "Часы" совершенно ненужная болтовня. [...]

Бесстыжая брехня газет и радио - все то же! Утешают свой народ. "В Пет. мрут с голоду, болезни..." - это из Гельсингфорса. Откуда там что-ниб. знают? [...]

14. IX. 41. Воскр.

В ночь с 10 на 11, в час с половиной проснулся от стука в дверь - оч. испугался, думал, что с В. что-н. Оказалось - было два страшных удара, англ. бросили бомбы между Восса и Mandelieu на что-то, где будто

бы что-то делали для немцев. Я не слыхал, а когда кинулся к окну, увидал нежную лунную ночь и висячий невысоко в воздухе над Восса малиновый овал - нечто жуткое, вроде явленной иконы - это освещали, чтобы видеть результаты бомбардировки. Говорят, разрушены и сожжены какие-то ангары. [...]

Опять перечитываю "Вешн[ие] воды". Так многое нехорошо, что даже тяжело.

Нынче прекрасное, солнечное, но прохл. утро.

На фронтах все то же - бесполезное дьявольское кровопролитие. Напирают на Птб. Взяли Чернигов.

16.1Х.41. Вторн.

Ждем к завтраку Левина, Адамовича и Andre Gide.

19. IX.41.

Во вторник все названные были. Я читал "Русю" и "Пашу". [...]

Во время обеда радио: взята Полтава. В 9 часов: - взят Киев.

Приходили ко мне М. и Г.- Галина ревет, пила у меня rose.

Взято то, взято другое... Но - a quoi bon? Что дальше? Россия будет завоевана? Это довольно трудно себе представить!

22. IX. 41. Понедельник.

Русское радио: "мы эвакуировали Киев". Должно быть, правда, что только вчера, а не 19-го, как сообщали немцы.

Г. и М. продолжают еще раз переписывать мои осенние и зимние рассказы, а я вновь и вновь перечитывать их и кое-где править, кое-что вставлять, кое-что самую малость - зачеркивать.

Потери немцев вероятно чудовищны. Что-то дальше? Уже у Азовского моря страшный риск...

Послал (завтра утром отнесет на почту Бахрак) Олечке письмо: три маленьких открытки шведских и стихи:

Дорогая Олечка,

Подари мне кроличка

И пришли в наш дом

Заказным письмом.

Я его затем

С косточками съем,

Ушки пополам

Марге с Галей дам,

А для прочих всех

Лапки, хвост и мех.

23. IX. 41. 24. IX. 41.

[...] Майский,223 русский посланник в Англии, заявил англ. правительству, что немцы потеряли людьми около трех с половиной миллионов, но что и у русских потери очень велики, что разрушены многие индустр. центры, что Россия нуждается в англ. помощи... Это англ. радио. Французское радио сообщило одно: "Майский признал, что положение русских катастрофично, что потеря Киева особенно ужасна..."

Прекрасная погода.

25.IX.41.

Прекрасное утро. Проснулся в 7. Бахр. и 3. поехали за картошками к Муравьевым.

М. и Г. переписывали эти дни "Натали". Я еще чуть-чуть почеркал.

Питаемся с большим трудом и очень скудно: в городе решительно ничего нет. Страшно думать о зиме,

28.IX.41. Воскр.

Прекрасный день, начинался ветер, теперь стих (три часа). Как всегда, грустно-веселый, беспечный трезвон в городе. [...]

Третий день не выхожу - запухло горло, был небольшой жар, должно быть, простудился, едучи из Cannes в четверг вечером, сидя в заду автобуса возле топки.

Кончил "Обрыв". Нестерпимо длинно, устарело. Кое-что не плохо.

Очень грустно, одиноко.

30.IX.4I. Вторник.

Хорошая погода. Именины Веры, завтрак с Самойловыми, они привезли жареную утку.

Кровь. Сказка про Бову продолжается - "одним махом семьсот мух побивахом". "Полетел высоко-где-то сядет?"

8.Х.41. Среда.

[...] Вчера вечером вернулся из Ниццы Бахр. A. Gide

сейчас там. Какой-то швейц. издатель, по его реком., хочет издать на франц. языке мою новую книгу. Вот было бы счастье!

В Сербии и Чехии заговоры, восстания и расстрелы. [...]

9.X.4I. Четверг.

Проснулся в 61/2 (т. е. 51/2 - теперь часы переведены только на час вперед), выпил кофе, опять заснул до 9. Утро прекрасное, тихое, вся долина все еще (сейчас 101/2) в светлом белесом пару. Полчаса тому назад пришел Зуров радио в 9 часов: взят Орел (сообщили сами русские). "Дело оч. серьезно". Нет, немцы, кажется, победят. А может, это и не плохо будет?

Позавчера М. переписала "Балладу". Никто не верит, что я почти всегда все выдумываю - все, все. Обидно! "Баллада" выдумана вся, от слова до слова - и сразу в один час: как-то проснулся в Париже с мыслью, что непременно надо что-нибудь <послать> в "Посл. Н.", должен там; выпил кофе, сел за стол - и вдруг ни с того, ни с сего стал писать, сам не зная, что будет дальше. А рассказ чудесный.

Нынче Ницца встречает Дарлана.224

Как живет внучка Пушкина и чем зарабатывает себе пропитание!

11. X. 41. Суббота.

Самые страшные для России дни, идут страшные бои - немцы бросили, кажется, все, все свои силы. "Ничего, вот-вот русские перейдут в наступление - и тогда..." Но ведь то же самое говорили, думали и чувствовали и в прошлом году в мае, когда немцы двинулись на Францию. "Ожесточенные бои... положение серьезно, но не катастрофично..." - все это говорили и тогда.

14. X. 41. Вт.

Рождение В. Завтракали у Тюкова.

17. X. 41. Пятница.

Вчера вечером радио: взяты Калуга, Тверь (г. Калинин по-"советски") [...] и Одесса. Русские, кажется, разбиты вдребезги. Д. б., вот-вот будет взята Москва, потом Петербург... А война, д. б., будет длиться всю зиму,- м. б. и больше. Подохнем с голоду. [...]

18. X. 41.

Вчера кончил перечитывать "Обломова". Длинно, но хорошо (почти все), несравненно с "Обрывом". [...]

19. X. 41. Воскр. Пошел пятый месяц войны.

Недели 2 т. н. перечитал три романа Мориака. Разочарование.

Нынче кончил "Lecole des femmes" Gide'a. Скучно, пресно, незначительно. Зачем это написано? Умный человек, прекрасно пишет, знает жизнь - и только.

[Без даты]

Когда ехал в среду 22-го из Ниццы в Cannes в поезде, голубое вечернее море покрывалось сверху опалом.

29. X. 41. Среда.

[...] В среду 22-го был в Ницце, много и очень бодро ходил, в 51/2 вошел на набережной в грасский автобус, чуть не всю дорогу стоял,- так было много народу, как всегда,- бодро поднялся в гору домой. Утром на другой день,- в день моего рождения, 23-го,- потерял так много крови, что с большим трудом сошел в столовую к завтраку, съел несколько ложек супу (как всегда, вода и всякая зелень, пресная, осточертевшая) и пересел в кресло к радио, чувствуя себя все хуже, с головой все больше леденеющей. Затем должен был вскочить и выбежать на крыльцо - рвота. Сунулся назад, в дом, в маленький кабинет возле салона - и упал возле дивана, потеряв сознание. Этой минуты не заметил, не помню - об этом узнал только на другой день, от Г., которая, подхватив меня с крыльца, тоже упала, вместе со мной, не удержав меня. Помню себя уже на диване, куда меня втащил Зуров, в метании от удушения и чего-то смертельно-отвратительного, режущего горло как бы новыми приступами рвоты. Лицо мое, говорят, было страшно, как у настоящего умирающего. Я и сам думал, что умру, но страха не испытывал, только твердил, что ужасно, что умру, оставив все свои рукописи в беспорядке.