Бункер. Расщепленные тенью
Шрифт:
– Нет. Отнимать.
Если бы мы не были друзьями, я бы точно дал ему сейчас по морде. За то, что он следит за мной по обе стороны. За то, что высказывает свое дурацкое мнение, которое никто не спрашивал и которое никому не интересно. Мне-то уж точно! За то, что имея почти безграничные возможности, он предпочитает сидеть в этой консервной банке, дергать язычок варгана, и делать вид, что все происходящее лично его вообще никак не касается.
– А мне не нравится то, что ты сидишь тут, бренчишь и рассуждаешь вместо того, чтобы хоть что-нибудь для нее сделать! – рычу я.
Он,
– А что ты хочешь, чтобы я сделал?
Я теряю терпение.
– Черт подери, да все что угодно! Спас ее, исцелил, привел сюда! Ты же можешь!
Сумрак нисколько не меняется в лице, отвечает спокойно:
– Ничего из этого я сделать не могу. Яр, я не всемогущий.
Он называет меня по имени и меня передергивает. Мы не произносим своих настоящих имен, – у них есть магическая сила возвращать. Я этого не боюсь, но мне все равно неприятно.
– Я видел, как ты поднял человека из инвалидного кресла! – не унимаюсь я. – Он встал и начал ходить!
Сумрак пронзает меня космической чернотой своих глаз. На самом их дне лежит истина и, если ты не готов ее принять, лучше не дотрагиваться до нее. Избегать всеми возможными способами. Но Сумрак сам достает ее и сует мне под нос:
– Значит, ты не понял то, что увидел.
С ним невозможно разговаривать. Вещи, которые кажутся ему очевидными, для меня за пределом разума. Он не станет объяснять. Это как пытаться рассказать про воздух или толковать о том, что такое время – получится много слов, в сущности, не говорящих ни о чем. Однажды поняв что-то, ты несешь это знание в себе и никому не можешь передать. Каждый забирает у мира лишь свое, и мне становится не по себе, когда я вижу, сколько сумел уместить в себе Сумрак. Слишком много для одного человека. Слишком много, чтобы продолжать считаться человеком.
Мне хочется развернуться и уйти, но то, что происходит дальше, заставляет задержаться. Сумрак вдруг распрямляется и замирает, как статуя. Несмотря на то, что он сидит прямо передо мной, я точно знаю, что его сейчас здесь нет. Ни в этой комнате, ни в Бункере. Его сознание переместилось в другое место, интересно какое? Что он там видит? Я терпеливо дожидаюсь его возвращения.
– Поезд. – Вдруг произносит он одно единственное слово.
Мне кажется я ослышался.
– Что-что? – переспрашиваю я.
Не понимаю, о чем идет речь и с чего вдруг он выглядит таким озадаченным.
– Поезд! – повторяет он, как будто слово сказанное дважды мгновенно обретает смысл и вес.
Не проронив больше ни звука, Сумрак вскакивает и проносится мимо меня. Понятия не имею, как ему это удается, если я занимаю практически весь дверной проем. Мне приходится бежать следом.
– Эй, вы куда?! – кричит нам Кошка из кухни.
Сумрак не останавливается, поэтому я отвечаю на бегу единственное, что могу сказать по поводу всего этого:
– Поезд.
Разумеется, никто ничего не понимает, но мы все дружно вылетаем из Бункера, и садимся в машину.
– Куда едем? – спрашиваю я, ведь за рулем я.
– На вокзал, – Сумрак смотрит на меня, как на последнего идиота. – Вы разве не поняли? Поезд приехал.
Мы молча
Несмотря на то, что Бункер простирается под Городом, вход в него расположен за Городом в нескольких километрах.
До вокзала ехать минут пятнадцать. Можно добраться быстрее, но боюсь, наша старушка развалится на грунтовой дороге, отсыпанной колотой скалой, поэтому едем мы со скоростью трехсотлетней черепахи, достигшей просветления и никуда не спешащей. Пит – гиперактивный живчик, воспринимает это, как наказание, грозится выйти на ходу, добраться до вокзала быстрее нас, при этом успев поесть вафли с мороженым и покататься на каруселях. Самое паршивое в его ироничных словах то, что никакая это не ирония, он действительно может. Хочется доказать ему, что он не прав, поэтому, как только выезжаем на хороший асфальт, вжимаю газ в пол и разгоняюсь до сотни. Больше тачка не потянет.
На полпути к вокзалу до меня начинает доходить:
– Погоди, дружище! Какой к черту поезд?! В Город не ходят поезда!
Сумрак дарит мне красноречивый взгляд:
– А я о чем?!
После этих слов мне хочется его придушить, но, к счастью, мои руки заняты – я не могу бросить руль.
Мы топчемся возле поезда, который внезапно возник на пустом вокзале. Вот он, стоит тут прямо перед нами. Самый настоящий, суровый и молчаливый. Четыре сцепленных друг за другом пассажирских вагона. Впечатляющее зрелище! Не то, чтобы я никогда не видел поездов и теперь стою пораженный, нет. Но я никогда не видел их тут!
Сумрак зачем-то решает пояснить для тех, кто еще не понял, с чем мы имеем дело:
– Поезд.
– Спасибо, дружище, – хлопаю его по плечу. – Вот теперь нам стал более понятен смысл твоих слов и этого неадекватного поведения, к которому надо признаться, мы уже привыкли.
Щелкает зажигалка, Кошка закуривает и осматривается. Заброшенное здание вокзала кажется мрачным и неприветливым. Растрескавшийся асфальт порос одуванчиками. Пустые пакеты и газетные обрывки медленно переползают с места на место. Киоск с мороженым намертво заколочен ссохшимися досками. Тут уже сто лет никто не появлялся, кроме беспризорников и бездомных. Ну и редких охотников за приключениями. Мы, очевидно, из числа последних.
– Жуткое место, – заключает Кошка, отбрасывая сигарету щелчком пальцев. Среди прочего мусора она смотрится органично. – Почему вокзал заброшен?
– На двадцать втором километре рельсы разобраны, – поясняет Сумрак. – Уже очень давно.
– А ты уверен? – Пит всматривается вдаль. – Может, их починили, вот поезд и приехал? Неужели починить рельсы такая проблема? Я видел, как меняли рельсы в Городе. Почти неделю трамваи стояли. Но знаете, что самое интересное?
– Не знаем и знать не хотим, – признаюсь я. – Ты лучше слетай, посмотри, что там. На двадцать втором километре.