Бункер
Шрифт:
– Почему сложнее? – кошу я под дурачка.
– Всякие бывают в жизни ситуации. Представь: являешься ты солнечным утром в фешенебельный отель, устраиваешься в замечательном номере с видом на море, знакомишься с роскошной женщиной, приглашаешь в ресторан, строишь планы… а на вечерней зорьке вдруг вибрирует мобилка и приказывает моим строгим голосом срочно вернуться в Москву. Иначинаются у тебя проблемы: с дорогой в аэропорт, с расписанием самолетов, с билетами… Тебе это надо?
Тяжко вздыхаю, представив этот кошмар.
Горчаков же добавляет своей фирменной горчички:
– А
Вот такой у меня добрый, внимательный к подчиненным шеф. Мечта примерного служаки.
Я не слишком примерный, поэтому просто его терплю.
Я подозревал, что мне не дадут спокойно догулять подаренный Господом месячный отпуск. Подлый мобильник запиликал в самый неподходящий момент: я только ощутил полноту свободы, только успел вкусить первое блюдо беззаботного пребывания на теплом побережье, только близко познакомился с юной красоткой… Ивот на тебе. Скрипучий голос Горчакова сообщает о какой-то глобальной проблеме, требующей моего присутствия.
«Наверное, без меня земля разверзнется и весь цивилизованный мир засосет в неведомую пучину», – пытался я иронизировать, укладывая шмотки в сумку. Хотя на самом деле настроение было паршивым.
С Катей мы провели всю ночь и расстались под утро. Разумеется, обменялись адресами и номерами сотовых телефонов.
– Скажи, а твои рабочие вопросы– это надолго? – прятала она глаза, провожая меня до стоянки такси.
– Пока не знаю. Из Шереметьево сразу отправлюсь к начальству. Тогда все и прояснится.
– А если получится быстро уладить проблемы– вернешься?
Опустив голову, она стояла на бордюрном камне возле стоянки и готова была расплакаться. Странно, но почему-то и мне не хотелось расставаться…
При всем моем скептицизме в адрес семейной жизни я всегда с теплотой и порядочностью относился к любимым женщинам, даже если отношениям был уготован короткий век. Зачем портить кровь и нервы, когда можно наслаждаться обществом друг друга? Правда, должен оговориться: я никому из женщин ничего не обещаю. Никогда и ни при каких обстоятельствах, чтобы не выглядеть потом негодяем или обманщиком. Надоело, пресытились– расходимся по-человечески и, как правило, остаемся хорошими друзьями.
– Если в моем ведомстве появляются проблемы, то быстро они не решаются. Но я постараюсь, – поглаживаю ее волосы. – Аты сама здесь надолго?
– Дня три еще пробуду.
– Домой через Москву?
– Наверное. Пока не знаю…
Когда я закинул сумку в багажник желтого авто, она все-таки расплакалась. Беззвучно– как плачут сильные женщины. Просто отворачивалась и вытирала слезы.
Я обнял ее, поцеловал в солоноватые губы. Ипрошептал, впервые нарушая великий холостяцкий принцип:
– Мы еще увидимся. Обещаю…
Из Шереметьева я действительно прямиком поехал к шефу.
Во-первых, несмотря на жуткое недовольство сорванным отпуском, он оставался моим начальником, а я– его подчиненным.
Во-вторых, срочный вызов интриговал, ведь по пустякам Горчаков не беспокоил
В-третьих, не хотелось делать крюк через мою однокомнатную квартирку, располагавшуюся даже не в спальном, а скорее в могильном районе.
Погодка в Москве разительно отличалась от черногорской. Денек выдался ненастным, ветреным. Итоскливо-тревожным, что неудивительно, ведь мне приходится ехать на аудиенцию к шефу, от которого никогда не знаешь, чего ожидать. Готовишься к взбучке, а получаешь благодарность с похвалой; заходишь в кабинет с чистой совестью и тут же нарываешься на «хук правой», как мы именуем взыскания. Втечение получаса общения он запросто сменит несколько масок и настроений: побыв нейтрально-холодным, вдруг по-отечески похлопает по плечу и тут же превратится в недовольного брюзгу.
Итак, Большая Лубянка, дом 1/3. Предъявляя удостоверение, миную несколько кордонов. Перед широкой лестницей дежурный офицер спрашивает о цели визита и связывается с генералом.
– Проходите, – возвращает он трубку на аппарат, – вас ждут.
Знаю, что ждут. Видать, уж и лобное место распаковали, и топор наточили. Хотя вроде не за что…
– Здравствуйте, Сергей Сергеевич, – падаю в гостевое кресло, что напротив начальственного стола. Ис ходу выдаю – Скажите, когда меня перестанут выдергивать из законных отпусков?
Горчаков ухмыляется и сверлит меня пронзительным взором. Примерно так же удав смотрит на кролика, запущенного к нему в клетку. Оценивающе.
Картина не из приятных. Осталось добавить зловещее «НИКОГДА» и инфернальный смех за кадром.
Однако ничего этого не происходит. Шеф заказывает по селектору два кофе, встает, подходит к окну, закуривает. Ивдруг преспокойно произносит, словно мы виделись полчаса назад:
– На днях ходил на избирательный участок. Проголосовал, так сказать…
Вспоминаю, что в прошедшие выходные состоялись выборы. Кажется, выбирали депутатов в Думы различных уровней.
– И за кого же проголосовали?
– Ни за кого. Япросто испортил бюллетень, нарисовав на нем… впрочем, это не важно. Пусть мелкий коррумпированный недоносок, подсчитывающий голоса, развернет клочок бумаги с моим «приветом» и на минуту испытает бодрящую морозную свежесть…
Наш гуру как всегда начинает разговор с розовых далей, где никто и никогда не бывал. Он редко приступает к главному, не помусолив политику, коррупцию, криминал, шоу-бизнес и прочую «радость электората».
– …Я на всякий случай проверил списки. Жаль, что графа с моей фамилией была пуста.
Безразлично интересуюсь:
– Почему?
– Если бы оказалось, что я уже проголосовал, то не грех было бы закатить скандал с дальнейшим освещением в Интернете и включением членов избирательной комиссии в самый любимый русский формат диалога– допрос.
Решаюсь прервать монолог, ибо он может затянуться до вечера.
– Сергей Сергеевич, я еще не теряю надежды по-быстрому решить вашу глобальную проблему и догулять положенный мне отпуск. Нельзя ли перейти к делу?
– Я лучше знаю, когда говорить о деле!