Бунт атомов (др. изд.)
Шрифт:
– О нем я не хочу говорить,- остановила Горяинова девушка,- у него я встретила поддержки не больше, чем сейчас там, наверху.
Она кивнула в сторону ратуши. Горяинов покачал головою.
– Я так и думал. Это очень грустно, потому что, боюсь, хороших известий о господине Дерюгине я дать вам не смогу...
– Вы знаете, что с ним?
– За четверть часа до вашего прихода советник фон Мейдеы произнес передо мной целую филиппику по адресу злополучного соотечественника... Он сейчас - во Фридрихсгайнской тюрьме...
– Это я знаю уже от брата...
– Арестован во время усмирения рабочих волнений в Моабите вместе с редактором "Rote Fahne", чуть ли не с оружием в руках, такова по крайней мере официальная версия.
Дагмара побледнела.
– Это грозит большими неприятностями?
– Боюсь, что да. Иностранный подданный и вдобавок русский, следовательно, a priori человек опасный... Задержан вооруженным на месте преступления... И затем военное положение.
– Значит, что же?
– побелевшими губами почти шепотом спросила Дагмара.
– Я не хочу вас пугать, но положение серьезное. И что хуже всего очень трудно что-либо предпринять. Человек - единица, песчинка, бессилен перед сложной машиной, им самим созданной.
Видя искаженное болью лицо девушки, Горяинов вдруг остановился и сказал нерешительно:
– Пожалуй, одно я вам могу посоветовать. Попробуйте обратиться в советское посольство. Если они примут участие в судьбе соотечественника, то во всяком случае дело может затянуться, и будет выиграно время...
– А дальше?
– А дальше многое может случиться. Слышите?
И оба обернулись в сторону Нейкельна, откуда заглушенные расстоянием долетели звуки выстрелов, и, цокая подковами по асфальту, проскакал вдоль по улице по тому же направлению отряд конной полиции. Люди на тротуарах вытягивали шеи, прислушиваясь к далекой перестрелке.
– Нужно только получить отсрочку,- повторил Горяинов,- а освобождение придет оттуда,- он махнул рукою в сторону выстрелов: - дело идет к развязке. У меня на это есть нюх... и опыт на собственной шкуре.
Он засмеялся коротко и невесело.
– Вы говорите так, как будто сами бы этого хотели,- невольно вырвалось у Дагмары: - между тем такой исход должен только ужасать и отталкивать вас...
– Отталкивать? Нет, милая барышня...- он покачал головою,- для меня это безразлично. Мне все равно: монархия, республика, социализм, коммунизм, красные, белые, синие... я давно научился расценивать явления с точки зрения значения их для узкого кружка близких и интересующих меня людей. В данном случае это может помочь вам и моему компатриоту, к которому я чувствую искреннюю симпатию. Вот и все. А к тому же, теперь не все ли равно? Идет гроза, которая сметет не только плесень, копошащуюся на земле, но обратит в прах и самую землю... Какое значение имеет рядом с этим все остальное: революции, войны, радости, страдания, героизм и преступление, любовь и ненависть, слава, наука,- если завтра все это исчезнет в пожаре, навсегда, навеки и без малейшего следа?
Девушка остановилась, потрясенная этим мрачным пророчеством.
Горяинов сказал, устало улыбаясь:
–
Он пожал руку Дагмары, и она еще несколько минут видела его высокую сутуловатую фигуру в толпе.
Со стороны Нейкельна все чаще хлопали выстрелы то в одиночку, то целыми залпами.
Глава XI Европа в огне
Фон Мейден оказался прав. Статья в "Фигаро" послужила сигналом. Уже на следующий день телеграф принес известия о волнении на парижской бирже, этом чувствительнейшем барометре общественной погоды. Полетели вниз бумаги многих предприятий, территориально связанных с районами, угрожаемыми атомным вихрем.
Толпы рантье, дрожащих за свои франки больше, чем за судьбу мира, уже осаждали банки. Ходили слухи о полном крахе двух крупных металлургических фирм.
Все это раздувалось сообщениями очевидцев о движении пламенного шара. Прокатившись долиною Буга, он выжигал все более широкую полосу лесов и пашен, задел несколько деревень, уничтожил Фастов и около Очакова вылетел в море. Вот как описывалось это событие со слов местных жителей.
В воскресенье поздно вечером на севере показалось яркое зарево, окутанное облаками густого дыма. При все усиливающемся ветре вскоре из-за гряды прибрежных холмов выплыло пламенное облако, пронизанное изнутри ярким голубоватым светом, который, несмотря на застилавшую его пыль и дым, был настолько ослепителен, что вокруг стало светло почти как днем.
Облако двигалось довольно быстро на некоторой высоте над землею, распространяя на большое расстояние вокруг непереносимый жар, от которого воспламенялась трава, деревья и все, что могло гореть. Из дымного вихря несся непрерывный треск, шипение и отдельные резкие удары грома. Все живое, разумеется, бежало прочь в паническом страхе. Но кучка любопытных издали осталась наблюдать грозное явление.
Приблизительно в половине двенадцатого ночи клокочущее огнем облако приблизилось к берегу и, не останавливаясь, понеслось к морю. В тот же момент произошло нечто вроде сильного взрыва. Вода под шаром забурлила; огромный столб пара поднялся к ночному небу и окутал пламенный вихрь туманной пеленой. Видно было, как шар подпрыгнул кверху, подброшенный силою газов, и понесся в открытое море уже на большей высоте, на глаз до десяти метров, причем вода под ним не переставала кипеть и клокотать.
Теперь вся картина представляла большое облако пара, подымающегося из взбаламученного моря, и пронизанное изнутри целыми снопами света, напоминающего солнце, прорывающее своими лучами грозовые тучи. Через полчаса грохочущий вихрь исчез в море, но еще долго на юге виден был отблеск далекого зарева.
Другую встречу уже в открытом море описывал капитан итальянского парохода "Умберто", шедшего в Константинополь из Одессы. В понедельник утром невдалеке от Змеиного острова рулевой доложил, что что-то неладное творится с компасом.