Бунт атомов
Шрифт:
«Дико! — раздумывал мистер Конвэй. — Разум — это нечто абсолютное, нечто высшее! Чудо из чудес! На Земле — песчинке во вселенной — человек, величина порядка одной биллионной самой малой величины… И у этой умозрительной частицы, живущей в среднем 60 оборотов Земли вокруг Солнца — разум, охватывающий всю Вселенную!.. А это, видимо, против законов природы, — этим нарушается равновесие, и разум, способный решить все задачи Мироздания, должен логически прийти к отрицанию себя и уничтожению себя… Тогда равновесие вновь восстановится».
Въехав в Бельмонт, мистер Конвэй был поражен несколько необычным оживлением, царившим на улицах
Приостановив свой автомобиль, мистер Конвэй вежливо осведомился у одного из таких покачивающихся субъектов, где находится телеграф.
— Телеграф?! — выпучил глаза тот, будто его спросили о чем-то неслыханном. — А за каким, собственно, чертом вам телеграф?! Плевать!.. К чертям все телеграфы мира… Я сам… телеграфист и, извольте видеть, совершенно не интересуюсь телеграфом. Вылезайте из вашего экипажа и пойдемте пропустим по стаканчику за упокой души всех телеграфов… Да и нас с вами, заодно…
— Но, право же, мне необходим телеграф, — несмело настаивал мистер Конвэй.
— Не валяйте дурака!.. Плюньте! Теперь нет ничего необходимого, кроме огненной воды, дающей радость… — И собеседник мистера Конвэя, отойдя, затянул, хотя и не очень громко, популярную песенку:
«Мэгги, Мэгги, твои огненные волосы зажигают огонь в моем сердце!..»
В это время из-за угла показался важно шествующий констебль и, увидев его, телеграфист сразу же прервал музыкальное восхваление огненных кудрей Мэгги.
— Мистер Дженкинс, — строго сказал констебль, — вам следовало бы сидеть за своей конторкой!.. Или, может быть, распоряжения правительства Его величества не касаются телеграфных служащих?
Здесь мистер Конвэй заметил, что случайно остановился как раз у дома, где помещалась телеграфная контора, куда поспешно и юркнул подгулявший телеграфист.
Несомненно, размышления на тему о человеческом разуме, которыми была занята голова мистера Конвэя, притупили его проницательность, иначе он сразу же догадался бы о причинах замеченных им странных явлений в городе. Но так и не догадавшись ни о чем, он вошел в помещение и, написав несколько строк на телеграфном бланке, протянул его в окошечко. Успокоившийся несколько телеграфист долго читал его, то приближая, то удаляя от глаз видевших не совсем еще четко…
— Скажите, — начал он, — вы не ошиблись? Здесь все правильно?
— Я не ошибся, — ответил мистер Конвэй, — это зашифрованная телеграмма.
— Ага, — удовлетворенно кивнул головой телеграфист, — я думал, что и вы тоже… с горя!..
— Что «с горя»… — полюбопытствовал мистер Конвэй.
— Ну… того… Перехватили. А как вы? Верите в это дело? Мне кажется, что профессора напутали. Не может этого быть, чтобы все пропало так… здорово живешь!
Теперь мистер Конвэй сразу понял все и даже удивился, что замеченные им странные явления так мало напоминали собой те картины и душераздирающие сцены, которые он рисовал в своем воображении, и которые по его предположениям должны были разыграться, когда человечество услышит свой приговор.
— Ах, да, — махнул он рукой, — конечно, это чепуха! Не стоит придавать всему этому значения.
И
Расшифровав его в далеком Лондоне, редактор «Ежедневного курьера» незамедлительно поднял трубку телефонного аппарата и, соединившись со Скоттлэнд-Ярдом, сказал:
— Можете ли вы составить в кратчайший срок обстоятельное досье по поручению редакции «Ежедневного курьера»?
— Если дело идет об этой идиотской комете — нет.
— Дело идет об одном частном лице и досье необходимо для мистера Ричарда Конвэя, журналиста, очевидно, небезызвестного вам.
— Отлично, это будет сделано. Только срок может затянуться. Вы сами понимаете, что комета несколько нарушила нормальное течение жизни и осложнила нашу деятельность.
— Мистер Конвэй настаивает на скором ответе. Сообщите, пожалуйста, все что известно о профессоре Канберрского университета по кафедре физики Джоне Вилкинсе, ныне находящемся в Англии. Не пренебрегайте никакими подробностями.
Глава X
ПОЛКОВНИК НОРТОН ОДОБРЯЕТ ДЕЙСТВИЯ МИСТЕРА КОНВЭЯ И БЕРЕТ ИНИЦИАТИВУ В СВОИ РУКИ
Все события, происшедшие в мире в дни после объявления об угрозе со стороны «Патриции», вероятно, можно отнести к величайшим парадоксам всей истории земного человечества. Вместо диких, исступленных сцен, хотя и страшных, но достойных «конца мира», человечество, в общем, реагировало на это известие подобно обитателям Бельмонта, которых имел случай наблюдать мистер Конвэй. Во всех городах, с небольшими вариациями, происходило то же самое: люди, вместо того, чтобы броситься в крайности и начать резать и душить друг друга, как, видимо, опасались все правительства, после первых мгновений страха, сомнительно покачивали головами и недоверчиво ухмылялись… Вместо парализованной жизни — всего несколько остановившихся в местах, неположенных правилами уличной езды, автомобилей и кэбов, которые были немедленно же оштрафованы бдительными стражами порядка. Вместо бунтов и революций — несколько подгулявших служащих, которые точно с таким же успехом могли бы подгулять и по случаю именин тетушки.
То ли нервная восприимчивость людей была притуплена сравнительно недавно закончившейся войной, и все связанные с нею ужасы подготовили психику ко всякому известию, то ли просто размеры нового ужаса, надвигавшегося на планету, были настолько грандиозны, что не умещались в головах обывателей, но жизнь шла своим чередом, и каждый продолжал делать свое привычное дело, может быть, только чаще обычного взглядывая на небо, в котором ничего, кроме привычных взору звезд, не было видно.
Правда, все биржи мира ответили на это известие резким понижением курса ценных бумаг, и в деловых кругах стали учащаться самоубийства, но эти первые проявления действия приближающейся «Патриции» не имели непосредственного касательства к жизни массы среднего населения, которое могло продолжать пользоваться всеми благами прогресса и культуры. Поезда приходили строго по расписанию, почта действовала безукоризненно, на улицах, по ночам, все так же горели фонари, сияли световые рекламы и ярко освещенные витрины магазинов; вода и газ текли по трубам; театры и кино были переполнены; в ресторанах — надрывно рыдали чудовищными глиссандо скрипки и танцевали полуобнаженные женщины со строгими, черно-белыми мужчинами.