Бунт минералов(В мире реальной фантастики)
Шрифт:
— Вот где настоящие энергетические резервы Примезенья, — резюмировал Паша Иванов. — Надо только начать здесь глубокое бурение. Я и приехал сюда с проектом заложения этих скважин. Вот здесь в портфеле все расчеты.
Мысль поднять к жизни Мезенский край уже не раз возникала у исследователей. Паша Иванов повторил путь многих энтузиастов Севера. Кто знает, может быть, ему удастся доказать необходимость глубокого бурения северных районов. Я уточнил ему места заложения первых скважин, напомнив забытые факты о выходах газа в верховьях притоков Мезени: Рочуги, Блудной
И вот уже все трое мы размечтались о том, что будет в дальнем северном краю через несколько лет. Мы уже видели промышленные центры, располагающиеся вокруг нефтяных промыслов, на необъятных просторах Мезенского и Лешуконского районов. Здесь же на базе естественного газа мы «построили» заводы, вырабатывающие разнообразную продукцию — от пластмасс до изделий из искусственного меха.
С огромной энергией, которую мы получим от нефти, сольется ток, полученный от приливных гидроэлектростанций. По этому преображенному краю мы «проложили» железные дороги, газо- и нефтепроводы…
Мы расстались, договорившись о встрече.
Не прошел я и двадцати шагов по проспекту Карла Маркса, как снова услышал свое имя. На этот раз меня приветствовали миловидная дама и молодой человек.
Это были тоже мои ученики: Женя, нет, теперь Евгения Васильевна Полозова, нет, теперь Михайлова с мужем — Григорием Григорьевичем. Конечно, я сразу же спросил, кто они и где работают.
— Раньше, — смеялась Евгения Васильевна, — мы были мерзлотоведами. Это было понятно всем. О «вечной» мерзлоте знали многие и понимали, кто мы. А сейчас нас переименовали. Теперь мы — геокриологи, но занимаемся тем же.
Оказалось, что оба они учатся в аспирантуре в одном из филиалов Института мерзлотоведения.
И новый каскад фактов, мыслей, научных гипотез и предположений обрушился на меня.
Мысли Григория были связаны с освоением северных зон Западно-Сибирской низменности. Вот где действительно сосуществуют лед и пламень! Поверхностные участки покрыты «вечной» мерзлотой, а внизу, на глубине около двух километров, обнаружен кипяток. Да, подземные воды с температурой более ста градусов. Вот это необычайное соседство и дало простор самым смелым проектам. Конечно, заманчиво растопить льды и вернуть к жизни необъятные территории.
Григорий рассказывал о проекте бурения глубоких скважин для вывода на поверхность горячих вод. Строение пластов там таково, что воды пойдут самотеком к поверхности. Надо будет только направить их в соответствующие места.
— Недавно, — говорил Григорий Григорьевич, — у нас в институте, на научном семинаре, рассматривались некоторые зарубежные работы по борьбе с «вечной» мерзлотой в Канаде и на Аляске. Первое Аляскинское шоссе, построенное без учета геокриологических данных, уже давно превратилось в непроезжую топь. Автомобили здесь не только проваливались в оттаявший грунт, но и вмораживались в лед в зонах прорыва на поверхность мерзлотных вод. Много неприятностей доставляет мерзлота зданиям. Это очень хорошо описано
Чтобы не коробились здания, в Канаде прокладывают в земле систему труб центрального отопления и отапливают землю круглосуточно. Много непроизводительных затрат приходится делать и в нашей стране.
И вот сейчас в нашей стране наметилась возможность навсегда покончить с «вечной» мерзлотой, растопить льды и вернуть к жизни необъятные территории.
Вывод на поверхность горячих вод изменит и условия строительства на нашем Севере. Там появятся новые города, совхозы, горнорудные предприятия. Проект Григория Григорьевича — это лишь маленькая часть работ огромного коллектива.
А Евгения Васильевна оказалась геобиокриологом. Она изучала условия сохранения в вечной мерзлоте остатков разнообразных организмов.
— Нет, нет, — сказала она, видя мое поползновение вмешаться в сферу ее деятельности, — не только мамонты, тритоны, бактерии, которых находили и даже иногда оживляли. Нет, нас интересует все живое, что могло сохраниться в мерзлоте. А вдруг удастся найти трупы, нет, не трупы, а тела замерзших людей прошлых эпох? Нужно продумать весь комплекс мероприятий по их оживлению. Это, конечно, невероятно трудно, но все-таки возможно.
Тут уж я дал волю своим возражениям. Если мы сумели оживить тритонов и бактерий из мерзлоты, то это не значит, что мы сумеем оживить все остальные организмы. Заниматься этими делами сейчас, когда наукой еще не разработаны эффективные методы оживления животных, — это значит портить и безвозвратно уничтожать ценнейший научный материал. Ладно уж, тритонов и мелких животных не жалко, их оживление, размораживание необходимо для эксперимента, но крупных животных и тем более людей лучше пока и не искать.
Как много археологи говорят о навсегда испорченных памятниках, неумело разрытых в прошлом столетии! Тогда была погоня за золотыми предметами, утварью, костными остатками, а все остальное выбрасывалось. Уничтожены были и кусочки углей от кострищ, и древесина, встреченная в курганах. А сейчас, с помощью изучения явлений распада радиоактивного углерода, можно было бы определить возраст многих стоянок. Но документы, по которым мы могли бы это сделать, безжалостно выброшены. Говорят же, что Трою разрушил Шлиман — тот человек, который всю жизнь стремился ее обнаружить. И что же? Неумелыми раскопками он уничтожил значительную часть троянских сокровищ!
А что если и в вечной мерзлоте мы уничтожим документы прошлого? Так ведь уже было! Те мамонты, которые были обнаружены в окрестностях Березова и на Таймыре, уже безвозвратно утеряны для науки, хоть они великолепно сохранились в слоях вечной мерзлоты. Их мясо было настолько свежим, что его с удовольствием ели собаки.
Мои геокриологи упорно не соглашались со мной. Выходит, говорили они, сейчас надо прекратить все исследования и ждать, когда наука сможет на все сто процентов отвечать на все вопросы? Да тогда наука вообще не сможет развиваться, без этого не научиться размораживать и оживлять организмы прошлых эпох.